Всё чаще как от представителей буржуазии и её пособников, так и от наших пока ещё несознательных товарищей, попавших в сети буржуазной пропаганды, слышатся речи о том, что все экономические и социальные проблемы в России отнюдь не из-за капитализма, не из-за той общественно-экономической формации, при которой эксплуатация человека человеком считается нормой, а из-за того, что у нас сейчас как раз таки «недокапитализм» вместо полноценного, правильного капитализма «как на западе». Приверженцы такого мнения, основываясь на самых бездарных мифах буржуазной пропаганды, выражают уверенность в том, что коммунизм в целом и в своей первой фазе - социализме - в частности противоречит сам себе, что лишь «правильный» капитализм способен обеспечить действительное равенство возможностей, честную конкуренцию и доступные каждому жизненные блага. Разумеется, такой подход не имеет ничего общего с объективной действительностью, что мы и собираемся доказать в этой статье с позиций марксизма.
Условно всех сторонников существования в России какого-то особого «неправильного» капитализма можно разделить на две части, исходя из предоставляемых ими аргументов.
Первая часть приводит в качестве доказательств следующие доводы:
— в России нет рынка в привычном понимании этого слова, так как всяческие его проявления тут же национализируются или подавляются всевозможными нормами и ГОСТами;
— монополии, занимающие в РФ основную долю экономики, нехарактерны для «правильного западного» капитализма;
— «правильный» капитализм полностью исключает этатизм, который является главной причиной образования монополий, поэтому в России сейчас государственный капитализм;
— «правильный» капитализм смог обеспечить необходимыми благами цивилизации даже самые бедные слои населения, тогда как в странах с «неправильным» капитализмом все материальные блага захватила коррумпированная «верхушка»;
— «правильный западный» капитализм отличает отсутствие в прошлом «коммунистических экспериментов»;
— деиндустриализация, характерная для «российского» капитализма, не является проблемой «западного» капитализма, потому как мы сейчас живём в постиндустриальном обществе.
Нетрудно заметить, что первая часть приверженцев такой концепции развития капитализма исходит в своих доказательствах не просто не с позиций марксизма - она исходит с ярых антимарксистских позиций, полностью отрицая элементы марксизма, характеризующие капиталистический способ производства.
Вторая же часть сторонников существования «некапиталистической» России допускает в своих аргументах отдельные элементы марксизма, описывающие капитализм, но делает упор на то, что существующий ныне российский строй как раз таки не соответствует описанному Марксом капитализму.
В качестве доказательств используются следующие тезисы:
— экономика РФ является в основном сырьевой, что позволяет собственникам добывающих предприятий получать основной доход не от прибавочной стоимости, создаваемой наёмными работниками, а от продажи почти необработанного сырья, приносящего ренту;
— одними из основных форм получения прибыли капиталистами в России являются торговля и спекуляция, а отнюдь не наёмный труд.
Давайте разберём каждое утверждение по порядку. Итак, начнём с положения, связанного с отсутствием в России «здорового» рынка с действительной свободной конкуренцией . Чтобы доказать, что это отнюдь не проблема придуманного буржуазными деятелями с либеральными взглядами «неправильного российского» капитализма, обратимся к его марксистскому пониманию. В своём развитии капитализм проходит через следующие стадии:
- первоначальное накопление капитала, когда происходит переход от простого товарного производства к капиталистическому посредством превращения рабочей силы в товар, а средств производства - в капитал;
- свободная конкуренция, существование которой неминуемо ведёт к концентрации капитала и созданию монополий;
- империализм или монополистический капитализм - последняя, завершающая стадия развития капитализма, которая создаёт условия для пролетарской революции.
То есть отсутствие свободной конкуренции в России не есть та самая отличительная черта «российского» капитализма от «западного» - это лишь одна из стадий его развития . «Но тогда из этого следует, что на «западе» капитализм остановился в развитии на стадии свободной конкуренции, ведь все мы знаем, что, например, в США или Германии каждый может открыть «своё дело» и жить счастливо» , - возразят несогласные. Это совсем не так, потому что на стадии империализма крупные монополии будут способствовать всё большей пролетаризации мелкой буржуазии, более не способной конкурировать с огромными предприятиями.
Разберём следующее положение, вытекающее из предыдущего, - занимающие основную долю экономики РФ монополии не характерны для «правильного западного» капитализма . Как уже было отмечено выше, монополизм или империализм есть высшая стадия капитализма. На этой стадии происходит концентрация капитала, возрастает процент наёмных работников к общему количеству населения вследствие невозможности конкуренции мелкой и средней буржуазии с монополиями, используется механизм монопольных цен для перераспределения прибыли в руки монополистов. В условиях империализма крупная буржуазия фактически контролирует экономику любого буржуазного государства, что и происходит в странах «правильного западного» капитализма.
США, Великобритания, Германия, Франция и другие страны «первого мира» являются сейчас империалистическими государствами , в которых экономическая и политическая жизнь общества контролируется крупными монополиями так же, как и в современной России. Но империализм не статичен. Монополии, уничтожая свободную конкуренцию, вступают в борьбу между собой, создавая кризисы, которые являются причинами «отката» империализма до классического капитализма, который посредством конкуренции снова превращается в монополию, империализм.
Этатизм является причиной образования монополий, поэтому он не характерен для стран, идущих по пути «правильного» капиталистического развития, а в России наблюдается государственный капитализм - ещё один аргумент, в котором донельзя запутаны все основные смыслы. Мы уже разобрались в том, что монополии отнюдь не являются нехарактерными элементами капиталистических стран, вступивших в стадию империализма, поэтому является грубой ошибкой утверждать, что этатизм в экономике есть причина образования монополий. Здесь важно понимать, что государственный капитализм ни в коем случае не равен государственно-монополистическому капитализму - форме, которую империализм приобретает в процессе своего развития для удержания власти капитала в условиях её кризиса.
Именно монополизация и является причиной соединения финансовой олигархии, представленной монополиями, и государственного аппарата, а не наоборот, как утверждают представители буржуазии и её подпевалы, ссылаясь на работы Мюррея Ротбарда и других видных представителей либертарианства. В основе же государственного капитализма лежит как раз недостаточное накопление капитала, которое является признаком ранней стадии развития капитализма. Государственное вмешательство в этом случае призвано ускорить процесс развития капитализма. Но не стоит путать ни государственный капитализм на ранних стадиях развития капиталистического общества, ни государственно-монополистический капитализм с описанной Лениным государственно-капиталистической монополией, которая является переходной формой от капитализма к социализму.
Следующее искромётное заявление либерально настроенной буржуазии состоит в том, что «правильность» «западного» капитализма заключается в высокой потребительской способности всех слоёв населения. В России же, как и в других странах «неправильного» капитализма расцвету потребительского рая мешает коррумпированная «верхушка». Стоит ли говорить о том, что потребительская способность не является критерием развития общества? Возможно, личностям с мелкобуржуазным сознанием свойственна «колбасная» логика, ставящая во главу угла мерянье машинами, айфонами и количеством устриц, съеденных на обед, но по-настоящему прогрессивный человек не станет определять общественное развитие сортами колбас и марками автомобилей.
Но речь даже не об этом - неужели сторонники «правильного» капитализма никогда не задавались вопросом, почему жизнь в странах «западного» типа капитализма хороша даже среди пролетариата?
Чтобы найти ответ на этот вопрос, достаточно посмотреть на положение абсолютного большинства жителей стран «третьего мира», куда «правильные» капиталистические государства любезно перенесли основное своё производство. Отдавая права первопричины бедной жизни голодающего населения стран с «неправильным» капитализмом коррумпированности правящей «верхушки», великие буржуазные аналитики лишь расписываются в своей неграмотности. Такое представление не имеет ничего общего с объективной действительностью, потому что коррупция никак не может являться причиной «неправильного» капитализма, зато она может являться и является следствием самого капиталистического строя.
В марксистском понимании коррупцией можно назвать метод достижения буржуазией своих экономических интересов, нарушающий буржуазное же законодательство. Буржуазные законы принимаются для подавления эксплуатируемого класса. При диктатуре буржуазии государственная власть сосредоточена в руках класса капиталистов, представители которого трактуют свои законы так, как захотят. Коррумпированная власть - это лишь ещё один порок изжившей себя общественно-экономической формации, который не является маркером «правильности» или «неправильности» капитализма, а присущ абсолютно всем капиталистическим государствам.
Рассмотрим очередной случай вопиющей безграмотности и лжи: «правильный» капитализм отличает отсутствие в прошлом «коммунистических экспериментов». Наверняка в мелкобуржуазном сознании либералов и либертарианцев нет места заботам о жизни абсолютного большинства населения, не имеющего собственности на средства производства, а потому вынужденного продавать свою рабочую силу за копейки, потому они и забыли о том, что до победы революции в России рабочий класс абсолютно во всех странах «правильного» капитализма находился на положении, не сильно отличающемся от положения рабов при рабовладельческом строе. Именно страх перед всемирной социалистической революцией в XX веке заставил капиталистов идти на уступки пролетариату.
И конечно, как же без сказок о «постиндустриальном обществе», присущем «западному» капитализму, где доминирует сфера услуг - просто вишенка на торте. Снижение доли пролетариата и повышение доли «постиндустриальных» бездельников в странах «правильного» капитализма достигается путём всё того же переноса производства в страны Африки, Азии и Латинской Америки с «неправильным» капитализмом. Рабочие в этих странах только во сне видят потребительский рай «постиндустриального общества», а наяву работают в нечеловеческих условиях за гроши, чтобы потом какой-нибудь «постиндустриальный» менеджер со своего смартфона рассказывал всем байки о «правильном» капитализме и о том, что не существует никакой прибавочной стоимости.
Поговорим об описанной вначале второй части приверженцев разделения капитализма на «правильный европейский» и «неправильный российский» . Как было отмечено ранее, эти сторонники мифов и заблуждений не пренебрегают марксистским пониманием капитализма, однако от этого их утверждения не становятся объективными. Рассмотрим несколько их заявлений.
Так как экономика РФ в основном является сырьевой, большую часть дохода российским капиталистам приносит не прибавочная стоимость, создаваемая наёмными рабочими, а рента, возникающая от продажи практически необработанного сырья. Добыча сырья - это производство, охватывающее сразу несколько отраслей (сама добыча, обработка, транспортировка и т. д.) Неверно утверждать, что нефть и газ сами по себе, находясь в недрах, имеют какую-то ценность - они приобретают её после некоторых проделанных с ними манипуляций. В нефтегазовой сфере и смежных с ней отраслях занято колоссальное количество наёмных рабочих, создающих прибавочную стоимость для российских капиталистов. Без их труда российские капиталисты не смогли бы продать ни барреля нефти, ни кубометра газа.
Следующее утверждение: одними из основных форм получения прибыли капиталистами в России являются торговля и спекуляция, а отнюдь не наёмный труд. Такой способ получения дохода был характерен для 90-х, в период первоначального накопления капитала, когда после победы реакции российский капитализм только начал своё развитие. Существуя в условиях давления европейского и американского империализма, «молодой» российский капитализм, расхищая социалистическую собственность, утверждался самыми гнусными методами. В период тотальной резкой деиндустриализации наёмный труд приносил действительно не самую большую часть прибыли. Однако с 2000-х годов российский капитализм вступает в стадию империализма и государственно-монополистического капитализма, и основным источником его дохода становится именно прибавочная стоимость, получаемая использованием наёмного труда.
Как можно было видеть, практически все доказательства сторонников мифа о существовании «правильного» и «неправильного» капитализма базируются на никак не соответствующих действительности таких же мифах. Коммунистам и всем прогрессивно настроенным сознательным трудящимся важно понимать, что никакой «правильный» капитализм не даст им освобождения от гнёта капитала, потому как не существует никакого «правильного» и «неправильного» капитализма.
Даже те наёмные работники, которые неплохо живут в империалистических странах Северной Америки и Европы, всё равно эксплуатируются капиталистами; они также должны понимать, что их товарищи в странах «третьего мира» испытывают на себе все самые страшные ужасы капиталистической эксплуатации.
Необходимо понять, что только коммунизм сможет обеспечить действительное равенство всех членов общества, что только он уничтожит эксплуатацию и приведёт нас к миру, где «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».
«Европа-это единственная часть мира, где экономический прогресс и социальная защищенность рассматривается как единое целое» (А. Турэн) Сплав социальных идей, культурных традиций и экономического опыта задавал общий вектор, который определял развитие капиталистической Европы.
Европейское государство перераспределяет через свои каналы почти половину национального ВВП. Для данного типа развития характерно тесное переплетение либеральной концепции экономики с социал-демократической концепцией организации общества. Основа европейского бытия заключается в специфике ее социальной сферы, проявляющейся в сходстве жизненного опыта и структур социального обеспечения; европейское общество функционирует примерно одинаково в разных странах этого региона, но существенно отличается от обществ в других частях мира.
Основные элементы, на которых базируется социальное устройство современной Европы, восходят к эпохе Просвещения, гуманитарных воплотились выдвинувшей реформ, понятия в идею которых свободы и человеческого достоинства – впервые возникшие еще в античное время.
Европейская правовая традиция двуедина: развитие английского права, континентального, в основном основанное на прецедентного, синтезе римского и и обычного права шло разными историческими путями. Ключевым понятием английской традиции является «правовое общество» , или «правление закона» . На этапе перехода европейских стран к правовым системам, отвечавшим требованиям рыночной экономики, жесткая трактовка права собственности сыграла важнейшую роль.
Борьба идейных течений вокруг проблемы собственности была главной осью европейского общественного процесса в период становления индустриального капитализма. Либерализм, максимальная полезность для общества принципа свободы индивида в его конкуренции за достижение личных интересов. Манчестерский либерализм, позиция защиты абсолютной ценности рынка (государство ночной сторож) Социальный либерализм, необходимость корректировки негативных последствий рыночной конкуренции с помощью мер государственного вмешательства
Консерватизм исходил из утверждения роли государства как собственника общественно значимых средств производства и защитника наемного труда от произвола собственников предприятий, а также рисков, связанных с функционированием ранка. Социальный консерватизм видел свою главную цель в смягчении социальных капиталистического последствий хозяйствования и либерального в завоевании симпатий рабочей среды к буржуазному правопорядку.
На рубеже XIX-XXвв. Реформистская социал-демократия во многих странах Европы, отказавшись от революционных установок, постепенно сращивалась с социальным либерализмом, в то время как на другом полюсе из либеральной идеологии вырастал социал-дарвинизм, заложивший основу фашистских и нацистских воззрений.
Общественная мысль Европы во многом наследовала социально-этические Католическая концепции церковь христианской сформулировала церкви. собственную социальную доктрину (энциклика «Рерум новарум» в 1891 г.), значение которой сохраняется до настоящего времени. Партнерами государства в деле выработки баланса власти, регулирующего развитие социальной сферы, стали профессиональные объединения работодателей и рабочих. Их сотрудничество дало толчок развитию трудового плана.
В Европе сложилось современное государство с неотъемлемыми атрибутами: Всеобщее избирательное право; Система разделения властей; Многочисленная бюрократия; Развитие местного самоуправления.
Эквивалент понятия «социальное правовое государство» в сфере управления экономикой является модель «социально рыночного хозяйства» . Основные черты: Правовое государство обеспечивает экономическую свободу предприятий, потребителей и трудящихся; Поддерживает условия для конкуренции; Выполняет экономические функции в рамках конъюнктурной, структурной и социальной политики; Главной целью является экономический рост; Все проводимые мероприятия не должны мешать нормальному функционированию рынка и процессу рыночного ценообразования.
В европейских странах общепризнанна высокая роль государства как силы, модифицирующей и компенсирующей негативные последствия игры рыночных факторов. Без участия государства европейская капиталистическая система была бы неспособная обеспечить социально приемлемые результаты хозяйственной деятельности. После второй мировой войны европейский капитализм сумел трансформировать свои политические, экономические и социальные институты, таким образом, что результатом стал гораздо более позитивный, чем раньше, вариант рыночной экономики.
Характерным свойством европейской модели капитализма является, по определению П. Раймента, присущий ей механизм управления процессом глобальных изменения – «градуализм и терпимость при проведении государственной политики» . За основу взаимоотношений в ЕС был взят принцип консенсуса, требующий умения постепенно, путем переговоров и консультаций находить баланс конфликтующих интересов; За основу взаимоотношений со сферой частного бизнеса – «устранение нежелательных для общества плодов частнопредпринимательской деятельности путем трансформации причиняемого ему ущерба во внутренние издержки производства» .
Серьезным испытанием для европейского социально-экономического комплекса является быстро развивающийся процесс глобализации мирового хозяйства, ставящий европейцев перед фактом мощного американской модели. наступления
иной восточной державы в чужие земли.
Итак, колонизацией в интересующем нас смысле следует считать создание на чужой территории замкнутых административно-автономных анклавов, копировавших метрополию, тесно связанных с ней и опиравшихся на ее действенную и заинтересованную поддержку. Совершенно очевидно, что такого рода анклавы могли создаваться и реально создавались лишь там, где частнособственническая предпринимательская деятельность официально считалась ведущей и активно поощрялась заинтересованным в ее процветании государством. Вот почему колонии торгово-экономического характера создавались (если говорить о колониях в полном смысле слова и принять во внимание все вышесказанное) почти исключительно европейцами – как в античной древности, так и в средние века. Именно такого типа колонии и были тем истоком, на основе которого в XV–XVI вв. сложился колониализм как явление уже несколько иного порядка, отличавшееся иными формами и, главное, иными масштабами. Связь этого колониализма с нарождавшимся европейским капитализмом вполне очевидна.
Генезис европейского капитализма и колониализм
Как уже упоминалось, позднесредневековая Европа после Возрождения структурно была в немалой степени близка к античности, причем развивалась в том же направлении Ориентация на поддержку частнособственнической инициативы) и все более ускоренными темпами. Европа постепенно дефеодализировалась: порожденные феодализмом институты и нормы уходили в прошлое вместе с присущими им мишурой и блеском феодальных властителей, пышностью католического богослужения. На смену всему этому шла все возраставшая когорта представителей так называемого третьего сословия, прежде всего горожан-бюргеров, чья деятельность была ориентирована на рынок и чьи представления о мире опирались на пуританскую строгость протестантизма. И хотя это движение было в XV– XVI вв. еще весьма слабым и малозаметным, сам факт дефеодализации и выхода на передний план абсолютизма был внешним проявлением именно такого рода процесса. Позднесредневековая Европа медленно, но все ускоряющимися темпами становилась предкапиталистической. Что же было в основе упомянутого процесса и какие факторы ему способствовали?
Процесс генезиса капитализма – явление сложное и многоплановое, и в данной работе анализировать его нет возможности. Можно лишь напомнить, что одним из первоусловий процесса генезиса было то, что Маркс назвал в свое время первоначальным накоплением. Другим и, быть может, даже более важным был изученный М. Вебером пуританский дух протестантской этики, который позволил такие накопления создать. Наряду с этим едва ли не важнейшим фактором успешного хода всего процесса, и в частности первоначального накопления, было то, что имеет самое непосредственное отношение к нашей теме – Великие географические открытия и последовавшая за ними новая, невиданная прежде в истории по масштабам и последствиям волна колонизации неевропейских земель.
Итак, снова колонизация. Как и прежде, в древности и средневековье, она была основана на принципиальных структурных различиях в образе жизни тех, кто колонизовал, и тех, кто был объектом колонизации. Но ровно настолько, насколько пред – и раннекапиталистическая Европа по своей мощи, возможностям и потенциям превосходила античную (и тем более торговые союзы и республики раннего средневековья), настолько же и новая волна колонизации оказалась мощнее всех прежних. Началось все, как только что упоминалось, с Великих географических открытий, с революции в мореплавании, которая позволила успешно преодолевать океаны.
Транзитная торговля со странами Востока издавна создавала у европейцев заметно преувеличенное представление о сказочных богатствах восточных стран, особенно Индии, откуда шли пряности и раритеты. Транзитная торговля, как известно, стоит дорого, а полунищей Европе платить было практически почти нечем. Это было одним из
немаловажных стимулов, подстегивавших европейцев найти новые пути в Индию – пути морские, наиболее простые и дешевые. Поиски новых морских путей сами по себе еще не были проявлением именно капиталистической экспансии. Более того, одним из парадоксов эпохи было то, что страны, ранее и едва ли не более других преуспевшие в сфере колониальных захватов и географических открытий (Португалия и Испания), не только еще не стояли на пороге капитализма, но, напротив, являли собой достаточно крепкие феодальные монархии. Как известно, накопленное и награбленное португальцами и испанцами богатство не пошло им впрок и не было ими использовано в качестве первоначальной основы для быстрого развития капитализма. Здесь есть свои причины, и теория Вебера об этике протестантизма (противопоставленной католической) кое-что в этом смысле объясняет. Однако свое дело – Великие географические открытия с освоением морских путей в новые страны и континенты – испанцы и особенно португальцы сделали, не говоря уже о том, что они сыграли немалую роль и в подготовке, даже активной реализации новой волны колониализма в небывалых прежде масштабах.
После XVI в. на передний план в уже активно развивавшейся колонизации (имеется в виду не только колониальная торговля, но и освоение чужих земель переселенцами), как и в капиталистическом развитии, вышли другие страны: вначале Голландия, затем Англия и Франция. Именно они наиболее удачно использовали полученные от колониальной активности средства в качестве того самого первоначального базового капитала, который в конечном счете способствовал ускорению и даже радикализации их капиталистического развития. Таким образом, парадокс истории, позволивший сделать первый шаг на пути к новому не тем странам, которые были ближе к этому новому, а другим, оказался исправленным той же историей, пусть век-другой спустя (для истории, тем более того времени, это весьма небольшой срок). Однако история остается историей и, естественно, должна восприниматься во всей ее сложной и противоречивой реальности. А сложность и противоречивость эта не только в том, что несомненная связь раннего капитализма и колониализма отнюдь не прямолинейна, но также и в том, что весьма неоднозначен сам привычный для нашего уха феномен колониализма как такового.
Выше не случайно был поставлен вопрос об истоках колониализма и о колонизации в древности, в средние века. Дело в том, что колониализм как феномен обычно воспринимается резко негативно. Между тем именно за счет колонизации ближних окраин, а иногда и дальних заморских территорий шел процесс развития, взаимовлияния культур и т. п., что вносило немалый вклад в развитие человечества. Поэтому необходимо четко определить, что следует понимать под термином «колониализм» и в каком смысле мы будем оперировать этим словом далее.
Колониализм в широком смысле слова – это то важное явление всемирно-исторического значения, о котором только что было упомянуто. Это хозяйственное освоение пустующих либо слабозаселенных земель, оседание на заморских территориях мигрантов, которые приносили с собой привычную для них организацию общества, труда и быта и вступали в весьма непростые взаимоотношения с аборигенным населением, находившимся, как правило, на более низкой ступени развития. Каждая конкретная ситуация, складывающаяся из множества порой едва уловимых компонентов, дает свой результат и создает в том или ином случае уникальное стечение условий и обстоятельств, от которого зависит многое, в том числе дальнейшая судьба колонии и ее населения. Но при всей уникальности конкретных обстоятельств есть и некоторые общие закономерности, которые позволяют свести феномен колониализма к нескольким основным вариантам.
Один из них – постепенное освоение отдаленных чужих, но пустующих либо слабозаселенных земель поселенцами-колонистами, являющими собой более или менее компактную общность и составляющими на освоенной ими новой территории подавляющее большинство населения. Аборигены при этом обычно оттесняются на окраинные и худшие земли, где они постепенно вымирают либо истребляются в стычках с колонистами. Так были
освоены и заселены Северная Америка, Австралия, Новая Зеландия. С некоторыми оговорками это можно отнести и к южноафриканским республикам буров. На этих землях со временем возникли, как известно, государственные образования по европейской модели – той самой, что была перенесена в качестве само собой разумеющегося социального генотипа мигрантами, составившими, если не иметь в виду Южную Африку, основу населения (10% примеси негров, потомков привезенных в Северную Америку африканских рабов, в данном случае существенного влияния на процесс в целом не оказали).
Другой вариант – миграция новопоселенцев в районы с значительным местным населением, опирающимся к тому же на весомые собственные традиции цивилизации и государственности. Этот вариант гораздо более сложен и в свою очередь может быть подразделен на различные подварианты. Но, не усложняя-типологии, обратим внимание лишь на одну важную деталь – на прочность развитой цивилизационной традиции. В Центральной и Южной Америке такая традиция была, причем многовековая, но она оказалась непрочной и локально ограниченной, что в немалой степени объясняет ту легкость, с которой ее слабые ростки были уничтожены колонизаторами. Если принять к тому же во внимание, что этими колонизаторами были не англичане с их сильными капиталистическими тенденциями и мощным духом пуританского протестантизма, а португальцы и испанцы с преобладавшими среди них феодальными формами отношений и католицизмом, то легко понять, почему латинизация Южной и Центральной Америки привела к иным результатам, нежели колонизация Северной. Другой состав населения (индейцы, огромное количество африканских негров, не слишком большое число переселенцев из Европы и, как результат, преобладание мулатов и метисов), иные традиции, более низкий уровень исходной точки развития и явное преобладание традиционнонеевропейского пути развития – как за счет привычного социального генотипа индейцев и негров, так и в немалой степени за счет весомых элементов такого же типа отношений в феодальных традициях переселенцев – привели в конечном счете к тому, что сложившиеся в Латинской Америке формы социальных отношений оказались гибридными. При этом из европейской модели были заимствованы не столько антично-капиталистические частнособственнические тенденции, ориентированные на рыночные связи и стимулирующие инициативу, энергию индивида, защищающие его права (как то было в Северной Америке, а затем в Австралии, Новой Зеландии, у буров), хотя при этом и лишающие таких прав негров и аборигенов, сколько религиозные и феодальные. Гибрид же европейского феодализма и католицизма с индейскими традиционными формами существования не способствовал энергичным темпам развития, выработке необходимых трудовых навыков и т. п. Иными словами, второй вариант колонизации не вел к быстрому развитию колонии, но все же содержал потенции для некоторого развития, хотя бы за счет наличия пусть небольшой, но все же существовавшей и игравшей свою роль доли европейской частнопредпринимательской традиции, восходившей к антично-капиталистическому типу развития.
Вариант третий – колонизация районов с неблагоприятными для европейцев условиями обитания. В этих нередких случаях местное население, независимо от его численности, было преобладающим. Европейцы оказывались лишь малочисленным вкраплением в него, как то имело место повсюду в Африке, в Индонезии, Океании и кое-ще на Азиатском континенте (хотя о развитом Востоке речь впереди). Слабость, а то и почти полное отсутствие политической администрации и государственности здесь помогали колонизаторам легко и с минимальными потерями не только укрепиться на чужих землях в форме системы форпостов, портов, торговых колоний и кварталов, но и взять в свои руки всю местную торговлю, а то и практически все хозяйство прилегающих районов и навязать местным жителям, порой целым странам свою волю, свой принцип свободных рыночных связей, в которых решающую роль играл материальный интерес. Со временем, но не слишком быстро, эта форма колониализма могла перерасти и в иную, обрести вид политического господства.
И наконец, вариант четвертый, для Востока наиболее типичный. Это те
многочисленные случаи, когда колонизаторы попадали в страны с развитой многовековой культурой и богатой традицией государственности. Здесь большую роль играли различные обстоятельства: и представления европейцев о богатстве той или иной страны Востока, например Индии, и реальная сила колонизуемой страны, т. е. крепость ее государственной власти, и традиционные формы той или иной восточной цивилизации с их нормами и принципами, и многое другое, в том числе случай, всегда игравший важную роль в истории. Конкретно обо всем этом будет идти речь впереди. Пока же стоит заметить, что англичане сумели укрепиться и овладеть Индией в немалой степени потому, что этому способствовала исторически сложившаяся социально-политическая система этой страны с ее слабой политической властью. Но, пока те или иные страны Востока, о которых идет речь, еще не стали политически подчиненными метрополии (что следует датировать лишь XIX веком), характерным для четвертого варианта колонизации следует считать то, что колонизаторы в таких странах были меньшинством, которое действовало в условиях достаточно развитого колонизуемого общества, управляемого местными правителями и живущего по собственным порядкам.
В рамках четвертого варианта колонизаторы не могли ни создать структуру по европейской модели (как в первом), ни создать гибридную структуру (как во втором), ни просто придавить своей мощью и направить целиком по желаемому пути жизнь отсталого местного населения, как то было в Африке, на островах пряностей и т. п. (вариант третий). Здесь можно было лишь активно развивать торговлю и за счет рыночного обмена получать выгоду. Но при этом – что весьма существенно – европейцы, за редкими исключениями, должны были платить наличными, золотом и серебром. Хотя в качестве платы принималось также европейское оружие и кое-что еще, восточный рынок тем не менее не нуждался в тех товарах, которые европейцы до XIX в. могли ему предложить. Нужна была наличность. И вот здесь-то самое время ограничить изложение проблемы колонизации и колониализма в широком смысле слова (как великого всемирного феномена, связанного с процессом генезиса капитализма, бывшего в некотором смысле территориальной базой его вскармливания и возмужания) и обратиться к колониализму в узком, так сказать, в собственном смысле этого слова – в том самом, к каком он звучит сегодня повсеместно и имеет почти однозначную негативную оценку.
Колониализм на Востоке
Конкретно речь теперь пойдет о том, что же такое колониализм с точки зрения народов, подвергшихся колонизации. Это, разумеется, касается и тех аборигенов, которые были объектом оттеснения с их земель, уничтожения и подчинения колонистами в случаях, имевших отношение к первому и второму вариантам колонизации (Америка, Австралия, Новая Зеландия и др.). Но преимущественно это касается третьего и особенно четвертого вариантов колонизации, т. е. тех случаев, когда речь идет не о массовых переселениях и об освоении слабозаселенных земель новой общностью, а о бесцеремонном вторжении своекорыстного и опирающегося на силу меньшинства с целью извлечь выгоду из рыночного обмена и заставить работать на себя местное население, не говоря уже о таких бесчеловечных явлениях, как работорговля, Снова оговоримся, что и транзитная торговля с погоней за выгодой, и эксплуатация местного населения, и работорговля не были придуманы колонизаторами-европейцами. Все это существовало и ранее, до них и независимо от них. Порой торговали и самими попавшими в плен европейцами, становившимися рабами турок или арабов, монголов или персов. Поэтому имеется в виду лишь характеристика феномена, связанного с выходом на авансцену раннекапиталистической Европы, представители которой в странах, послуживших объектами колониальной экспансии, действовали, по существу, традиционными методами, но зато с энергией и целеустремленностью, присущими новому, поднимающемуся капиталистическому строю. Именно это и стало колониализмом в привычном ныне значении слова, во всяком случае на начальном этапе.
Начальный этап, как упоминалось, был связан с деятельностью прежде всего португальцев (испанцев на Востоке, за исключением Филиппин, практически не было; Филиппины же развивались во многом по латиноамериканской модели, о чем уже говорилось), и в количественном отношении эта деятельность была связана едва ли не прежде всего с африканской работорговлей, хотя португальцы одновременно активно интересовались пряностями и раритетами и именно им принадлежали первые европейские торговые фактории в Индии, Индонезии, на Цейлоне, китайском побережье и т. п. Португальский колониализм в Африке и Азии (в отличие от Америки) был по характеру торговым (третий и четвертый варианты колонизации), что, собственно, в немалой мере и определило со временем афроазиатские варианты европейской колонизации до XIX в. Но торговля с Востоком, даже с Африкой (где в качестве эквивалента обмена нередко шли в дело стеклянные бусы, дешевые лоскуты, не говоря уже о спиртном), требовала средств. Пряности стоили дорого, доставка их – еще дороже. Даже ружья, которые шли в обмен за товары вместо серебра, тоже стоили денег, того же серебра. Где было взять драгоценный металл?
Вопрос этот не стоило бы и поднимать – ответ на него общеизвестен. Собственно, именно золото и серебро вызвали такую алчность испано-португальских конкистадоров в Америке, которая послужила толчком к полному разрушению древних центров богатой, но структурно слабой цивилизации и государственности. Потоки золота и серебра со времен Колумба хлынули в Европу – и в немалой степени за этот счет, учитывая и снижение цены драгоценного металла в условиях резкого увеличения его количества (революция цен), финансировалась раннеевропейская торговля с Востоком, грабить который европейцы не могли и за товары которого, включая и рабов, они вынуждены были расплачиваться. И хотя доля португальцев в этом американском потоке была не слишком велика – основное досталось Испании, – она послужила первоначальной основой для финансирования колониальной торговли, в последующем успешно развивавшейся за счет товарооборота.
Век португальского господства в колониальной афро-азиатской торговле был сравнительно недолог: доля Португалии во все возраставшей в объемах и расширявшейся территориально торговой экспансии европейских колониалистов в Африке и особенно в Азии стремительно падала и после XVI в. стала вовсе незначительной. На первое место вышли голландцы. XVII век, особенно первая его половина, – век Нидерлавдов на Востоке. Со второй половины XVII в., после ряда успешных англо-голландских войн, рядом с Голландией, постепенно оттесняя ее, становится Англия.
Хотя голландцы были в первых рядах среди тех европейских держав, которые успешно шли по пути капиталистического развития, и хотя именно они в свое время активно участвовали в колонизации Северной Америки с ее пуританским духом активного предпринимательства (достаточно напомнить, что голландцами был основан в 1626 г. Новый Амстердам – будущий Нью-Йорк), в Африке и Азии они сменили португальцев либо оказались рядом с ними практически в той же функции колониальных торговцев. Да и методы их не слишком отличались от португальских – та же торговля африканскими и индонезийскими рабами, скупка пряностей, организация плантаций для их производства. Правда, голландцы способствовали обновлению колониализма, основав в 1602 г. объединенную Ост-Индскую компанию – мощную и находившуюся под политическим покровительством метрополии административноэкономическую суперорганизацию, целью которой была оптимизация условий для успешной эксплуатации всех голландских колоний на Востоке (в 1621 г. для голландских колоний на Западе, в основном в Америке, была создана Вест-Индская компания). Аналогичную организацию (Ост-Индская компания) создали и англичане, даже еще раньше, в 1600 г., но только во второй половине XVII в., после укрепления англичан в ряде важных пунктов на восточном и западном побережье Индии, эта компания обрела определенную экономическую устойчивость и, главное, некоторые административные права – свои вооруженные силы и возможность вести военные действия, даже чеканить монету. Впоследствии, как о том уже говорилось, английская
Ост-Индская компания стала административным костяком английского колониализма в Индии, причем с XVIII в. она все более тщательно контролировалась правительством и парламентом, а в 1858 г. и вовсе прекратила свое существование, официально замененная представителями Англии, начиная с вице-короля.
На примере голландской и английской Ост-Индских компаний можно видеть, что по меньшей мере в XVII в. это были торговые организации капиталистического характера с ограниченными административными правами1 . Практика показала, что такого рода прав было вполне достаточно, чтобы англичане в Индии, а голландцы в Индонезии чувствовали себя фактическими хозяевами. Меньше в этом плане преуспела Франция, вступившая на путь колониальной экспансии позже, в основном лишь в XVIII в, К тому же революция 1789 г. способствовала крушению того, что было достигнуто: из некоторых своих колониальных владений французы были вытеснены, прежде всего англичанами (в Индии, Америке). В целом XVII и XVIII века были периодом активного укрепления европейской колониальной торговли и получения за счет этой торговли немалых экономических выгод.
О каких выгодах идет речь в свете того, что уже говорилось об особенностях колониальной торговли с Востоком, выражавшихся в перекачке драгоценного металла не с Востока в Европу, а в обратном направлении? Выгоды имеются в виду самые простые и прямые – от торгового оборота, с учетом всех издержек не только транзитного долгого морского пути, но и содержания администрации тех же могущественных компаний, которые организовывали торговлю и стабилизировали условия для нее, захватывая в свои руки новые земли, подкупая союзных правителей, ведя войны с враждебными и т. п. Если подсчитать издержки, они окажутся весьма солидными. Но и разница в ценах была огромной: пряности в Европе стоили в десятки раз дороже по сравнению с теми местами, где их производили и закупали. И все-таки если подводить баланс (а торговали в конечном счете отнюдь не только пряностями, их к тому же сами купцы строго лимитировали и в производстве, и в торговле, дабы не сбить цену), то окажется, что из Индии шли шерстяные и бумажные ткани высокого качества, кашмирские шали, индиго, сахар, даже опиум. Из Африки – рабы. А что же шло взамен? Оружие и в гораздо меньшей степени некоторые другие товары, практически не имевшие спроса в развитых (и тем более в неразвитых) странах Востока. Содержание же компаний и все прочие издержки, выплаты, подкупы и т. п. в немалой степени покрывались драгоценным металлом: по некоторым подсчетам, в начале XVIII в. доля товаров в торговле с Востоком (английский экспорт к востоку от мыса Доброй Надежды) была равна одной пятой, остальные четыре пятых приходилось на металл.
Это не значит, что компании и колониальная торговля работали в убыток, – они свое возвращали с лихвой, ибо их торговля была наивыгоднейшим делом. Но все-таки это была именно торговля, а не ограбление наподобие того, что делали испано-португальские конкистадоры в Америке. И хотя колониальная торговля сопровождалась жестокостями и издевательствами над людьми (работорговля), главное все же было не в этом. К жестокостям и работорговле Восток привык издавна. Европейские же торговцы принципиально отличались от местных восточных купцов тем, что они при активной поддержке метрополии стремились административно сорганизоваться и укрепиться, постоянно расширяя зону своего влияния и свободу действий. Собственно, именно этого рода динамика и служила важной основой для постепенной трансформации колониальной торговли в колониальную экспансию политико-экономического характера, что ощущалось кое-где (особенно в Индии) уже в XVIII в. и с особой силой стало проявляться на Востоке в XIX в.
Итак, на традиционном Востоке, включая и Африку, колониализм начался с колониальной торговли, причем этот период торговой экспансии, сопровождавшийся лишь в заключительной своей части захватом территорий в ряде районов, длился достаточно долго.
1 Об ограничениях говорится в весьма относительном плане – право вести войны и содержать армии ставило компании в положение могущественной политической силы, вполне сопоставимой с местными государственными образованиями; вопрос был лишь в конкретном соотношении сил и в наличии средств для манипулирования.
За эти века, XVI–XVIII, многое переменилось. Изменилась прежде всего сама Европа. Колониальный разбой (имеется в виду Америка) заметно обогатил ее, заложив основу первоначального накопления капитала. Капитал был пущен в оборот в широких масштабах транзитной колониальной торговли, содействовавшей становлению мирового рынка и втягиванию в этот рынок всех стран. Доход от оборота и создание рынка сыграли свою роль в ускорении темпов капиталистического развития Европы, а это развитие, прежде и активнее всего в Англии, в свою очередь настоятельно требовало еще большей емкости рынка и увеличения товарооборота, в том числе колониальной торговли. Для обеспечения оптимальных условий торговли англичане раньше других и успешней соперников-голландцев стали укрепляться на Востоке (прежде всего в Индии), добиваясь там своего политического господства уже в XVIII в. и тем более в XIX в. Взаимосвязь между капитализмом и колониализмом очевидна. Но была ли такого же типа связь характерна для объектов колониальной экспансии, для стран Востока? Хотя бы для некоторых? Вопрос вплотную сталкивает с проблемой генезиса капитализма на Востоке. Еще сравнительно недавно немалое количество марксистов настаивало на том, что в описываемое время, т. е. в XVI–XVIII вв., Восток стоял накануне процесса такого рода генезиса, а то и был уже в ходе этого процесса, что он лишь ненамного отставал в этом от Европы. Да и сегодня подобные взгляды не исчезли вовсе, хотя и заметно поубавились. И, казалось бы, есть основания для них – ведь возник же капитализм в Японии! Стало быть, в принципе подобное могло произойти на Востоке, и вопрос лишь в том, чтобы попытаться понять, почему в других странах этого не произошло, что именно помешало этому. К более основательному анализу всей проблематики, связанной с генезисом капитализма на Востоке, мы вернемся позже. Пока обратим внимание на то; о чем уже не раз упоминалось в этой главе. Восток в лице развитых цивилизованных обществ и государств Азии (об Африке речи пока нет) был в XVI– XVIII вв. не беднее Европы. Более того, он был богаче. На Восток шли вывезенные из ограбленной Америки драгоценные металлы. НаВостоке веками копились и хранились те самые ценности и раритеты, которые притягивали к себе жадные глаза колонизаторов. Была на Востоке и своя богатая традициями торговля, включая и транзитную, которая, кстати, держала в своих руках всю восточную торговлю Европы вплоть до эпохи колониализма и немало на этом наживалась. Восток, по данным многих исследований, мог дать большую массу пищи, чем скудные почвы Европы, а население Востока жило в массе своей едва ли хуже, чем европейское. Словом, по данным специалистов, до XV–XVI вв. Восток был и богаче, и лучше обустроен, не говоря уже о высоком уровне его культуры.
Но если все это было именно так, да к тому же Восток будто бы стоял накануне либо уже был в процессе генезиса капитализма, то почему же не на Востоке активно развивался капитализм? И если уж этот самый восточный капитализм по каким-то причинам не поспевал достаточно быстро, по-европейски, развиваться, то почему этому не помог колониализм – та самая колониальная торговля, которая связала Европу и остальной мир, включая и весь Восток, воедино? Конечно, торговля была в руках европейцев и потому приносила доход с оборота именно им. Но, как только что говорилось, Восток был богаче и в ходе торговли тоже не беднел, ибо делился излишками за деньги. И, кроме того, колониальная торговля важна не только и, быть может, даже не столько доходами, сколько самим фактом всемирных связей, возможностью заимствования и ускорения развития за этот счет. Почему этой возможностью сумела воспользоваться – да еще в какой мере! – лишь Япония, тогда как остальные этим воспользоваться не смогли? Или не захотели? Или даже не заметили ее, эту возможность, не обратили на нее внимания? Почему?
Ответ на этот вопрос очевиден в свете изложенной в работе концепции: о капитализме как принципиально ином строе, отвергающем традиционное господство государства и выдвигающем в качестве альтернативы частную собственность и свободный рынок, на традиционном Востоке не могло быть и речи. Для этого не было условий. И только в уникальных обстоятельствах Японии такого рода условия появились, да и то далеко не сразу. Стоит напомнить, что, несмотря на идеально подготовленную для этого японским
Изжил ли себя капитализм?
В заключение поставлю вопрос, который вытекает, как мне кажется, из существа сделанного мною доклада. Вопрос таков: изжил ли себя капитализм, или нет? Или иначе: способен ли еще капитализм в мировом масштабе развивать производительные силы и вести человечество вперед? Это вопрос основной. Он имеет решающее значение для пролетариата Европы, для угнетенных народов Востока, для всего мира и прежде всего для судьбы Советского Союза. Если бы оказалось, что капитализм еще способен выполнять прогрессивную историческую миссию, что он способен делать народы богаче, их труд производительнее, это означало бы, что мы, коммунистическая партия Советского Союза, слишком рано пропели ему отходную, или другими словами, слишком рано взяли в руки власть, чтобы строить социализм. Ибо, как объяснял нам Маркс, ни один общественный строй не сходит со сцены, не исчерпав всех заложенных в нем возможностей. Перед лицом новой хозяйственной обстановки, которая разворачивается перед нами, теперь, когда Америка поднялась над всем капиталистическим человечеством, передвинув радикально соотношение хозяйственных сил, мы должны заново себя спросить: изжил ли себя капитализм, или же имеет еще перед собой перспективу прогрессивной работы?
Для Европы вопрос, как я старался показать, решается твердо, и решается отрицательно. Европа после войны попала в положение более тяжелое, чем до войны. А война ведь была не случайным явлением. Война была слепым восстанием производительных сил против капиталистических форм и в том числе против национального государства; не могли больше вмещаться производственные силы, созданные капитализмом, в рамках общественных форм капитализма и в том числе в рамках национальных государств. Отсюда война. К чему привела война Европу? К положению десятикратно ухудшенному: те же капиталистические общественные формы, но более реакционные; те же таможни, но более жесткие; те же границы, но более тесные; те же войска, но более многочисленные, увеличенная задолженность, суженный рынок. Вот общее положение Европы. Если Англия сегодня слегка поднимается, значит за счет Германии; завтра Германия поднимется за счет Англии. Если заглянете в их торговые балансы и найдете плюс у одной страны, то ищите соответствующий минус у другой. В этот тупик загнало Европу мировое развитие, прежде всего, развитие Соединенных Штатов. Это ныне основная сила капиталистического мира, и характер этой силы автоматически предопределяет безвыходность Европы в рамках капиталистического режима. Европейский капитализм стал реакционным в абсолютном смысле слова, т.-е. он не только не ведет нации вперед, но даже не способен отстоять для них тот жизненный уровень, которого они достигли в прошлом. Это и есть экономическая база нынешней революционной эпохи. Политические приливы и отливы развиваются на этой базе, не изменяя ее.
Но как с Америкой? В отношении Америки картина рисуется как-будто совершенно иначе. А в Азии? Ведь Азию со счетов никак не скинешь. Азия и Африка это 55% поверхности, это 60% населения земли. О них, конечно, должен быть особый и большой разговор, который в рамки моего сегодняшнего доклада не входит. Но из всего сказанного ясно, что борьба Америки с Европой есть прежде всего борьба за Азию. Как же обстоит дело: капитализм в Америке способен ли еще выполнять прогрессивную миссию? а капитализм в Азии, в Африке? В Азии капиталистическое развитие сделало только первые крупные шаги, а в Африке только с периферии новые отношения стали разъедать толщу материка. Каковы же тут перспективы? Вывод как будто напрашивается такой: капитализм изжил себя в Европе, в Америке он еще ведет вперед производительные силы, а в Азии и Африке перед ним работы непочатый край, на многие десятилетия, если не на столетия. Так ли? Если бы дело стояло так, товарищи, то это значило бы, что в масштабе мирового хозяйства капитализм своей миссии еще не исчерпал. А мы живем ведь в условиях мирового хозяйства. Но это-то именно и решает судьбу капитализма - для всех материков. Он не может развиваться изолированно в Азии, независимо от того, что происходит в Европе или в Америке. Время провинциальных хозяйственных процессов прошло безвозвратно. Конечно, американский капитализм неизмеримо крепче и устойчивее европейского, несравненно увереннее может взирать на свой завтрашний день. Но американский капитализм уже не довлеет себе. На внутреннем равновесии он держаться не может. Ему нужно мировое равновесие. Европа все больше зависит от Америки, но это значит и то, что Америка все больше зависит от Европы. Америка имеет 7 миллиардов накопления в год. Куда их денешь? Если положить просто в подвал, они, как мертвый капитал, будут снижать прибыль страны. Всякий капитал требует процентов. Куда эти средства пустить? Внутри? Но страна не нуждается, не принимает, внутренний рынок насыщен. Надо искать выхода наружу. Начинаются займы другим странам, вклады в иностранную промышленность. А проценты куда? Ведь проценты возвращаются в Америку. Либо их опять надо вкладывать заграницей, если это золото; либо надо, вместо золота, ввозить европейские товары. Но ведь товары будут подрывать американскую промышленность, которая и без того нуждается в выходе наружу. Таково противоречие. Либо ввозить золото, которого и так избыток; либо ввозить товары во вред своей промышленности. Золотая «инфляция» (назовем ее так!) для хозяйства в своем роде так же опасна, как и бумажная инфляция. Умереть можно не только от худосочия, но и от полнокровия. Если золота слишком много, новых доходов оно не дает, то оно снижает процент по отношению к капиталу и тем самым делает нецелесообразным, даже бессмысленным дальнейшее расширение производства. Производить и вывозить, а золото прятать в подвал - то же самое, что топить товар в море. Значит чем дальше, тем больше Америка вынуждается к экспансии, т.-е. ко вложению своих избыточных средств в Латинскую Америку, в Европу, в Азию, в Австралию, в Африку. Но тем более хозяйство Европы и других частей света становится составной частью хозяйства Соединенных Штатов.
В военном деле говорят, что кто заходит в тыл и отрезает, тот сам бывает отрезан. И в хозяйстве происходит нечто подобное: именно потому, что Соединенные Штаты ставят чем дальше, тем больше в зависимость от себя весь мир, они сами, чем дальше, тем больше, попадают в зависимость от всего мира со всеми его противоречиями и грозящими потрясениями. Революция в Европе означает потрясение американской биржи уже сегодня и будет означать сугубое потрясение завтра, когда вклады американского капитала в европейское хозяйство возрастут.
А национально-революционное движение в Азии? Здесь та же обоюдоострая зависимость. Развитие капитализма в Азии означает неизбежно рост национально-революционного движения, которое все более враждебно сталкивается с иностранным капиталом, носителем империализма. Мы видим, как в Китае развитие капитализма, происходящее при содействии и под давлением империалистских колонизаторов, приводит к революционной борьбе и к потрясениям.
Я говорил о могуществе Соединенных Штатов перед лицом ослабленной Европы и экономически отсталых колониальных народов. Но в этом могуществе Соединенных Штатов их ахиллесова пята, в этом могуществе их растущая зависимость от экономически и политически неустойчивых стран и континентов. Соединенные Штаты вынуждены базировать свое могущество на неустойчивой Европе, т.-е. на завтрашних революциях Европы и на национально-революционном движении Азии и Африки. Нельзя рассматривать Европу, как самостоятельное целое. Но и Америка уже не самодовлеющее целое. Для поддержания внутреннего равновесия Соединенные Штаты нуждаются во все большем выходе наружу; а выход наружу все больше вводит в их хозяйственный строй элементы европейской и азиатской неурядицы. Победоносная революция в Европе и Азии неизбежно откроет при таких условиях революционную эпоху для Соединенных Штатов. И можно не сомневаться, что, раз начавшись, революция развернется в Соединенных Штатах с «американской» быстротой. Вот что вытекает из связной оценки мирового положения в целом.
Из сказанного вытекает в то же время, что Америка стоит во второй очереди революционного развития. Первая очередь за Европой и Востоком. Переход Европы к социализму надо мыслить себе именно в этой перспективе: против капиталистической Америки и при ее могущественном противодействии. Конечно, было бы выгоднее начать обобществление средств производства с богатейшей страны, Соединенных Штатов, и затем распространить этот процесс на весь мир. Но наш собственный опыт показал нам, что нельзя по произволу устанавливать революционную очередь. Мы, экономически более слабая и отсталая страна, оказались первыми призванными к пролетарской революции. Сейчас очередь за странами Европы. Америка не даст капиталистической Европе подняться. В этом сейчас революционное значение американского капиталистического могущества. Каковы бы ни были политические колебания в самой Европе, ее экономическая безвыходность останется основным фактом. Этот факт годом раньше или позже направит пролетариат на революционный путь.
Сможет ли европейский рабочий класс удержать власть и построить социалистическое хозяйство без Америки и против Америки? С этим тесно связан вопрос о колониях. Капиталистическое хозяйство Европы и особенно Англии тесно связано с колониальными владениями, с поставкой оттуда как средств питания, так и необходимого промышленного сырья. Население Англии, предоставленное самому себе, т.-е. отрезанное от внешнего мира, обречено на хозяйственную и физическую смерть в самый короткий срок. Промышленность всей Европы в огромной степени зависит от связей с Америкой и с колониями. Между тем, европейский пролетариат, вырвав у буржуазии власть, первым делом поможет колониальным угнетенным народам разбить колониальные цепи. Сможет ли, при таких условиях, европейский пролетариат удержаться и построить социалистическое хозяйство?
Мы, народы царской России, продержались в годы блокады и гражданской войны. В нищете, голоде и эпидемиях, - но продержались. Наша отсталость оказалась тут временно и нашим преимуществом. Революция держалась, опираясь на свой гигантский крестьянский тыл. Голодая и извиваясь в эпидемиях - революция устояла. Иное дело - индустриализованная Европа, особенно Англия. Не может быть и речи о том, чтобы раздробленная Европа могла хозяйственно устоять, хотя бы и под диктатурой пролетариата, сохраняя свое раздробление. Пролетарская революция означает объединение Европы. Сейчас буржуазные экономисты, пацифисты, хитрые дельцы, фантазеры и просто болтуны не прочь поговорить о Соединенных Штатах Европы. Но эта задача не по плечу европейской буржуазии, разъеденной насквозь противоречиями. Объединить Европу может только победоносный пролетариат. Где бы революция ни началась и каким бы темпом она ни развернулась, хозяйственное объединение Европы есть первая необходимая предпосылка к ее социалистическому переустройству. Это уже провозгласил однажды Коминтерн в 1923 году: прогнать тех, кто раздробил Европу, взять власть в раздробленной Европе, чтобы объединить Европу, чтобы создать Соединенные Социалистические Штаты Европы. (Аплодисменты.)
Путь к сырью, к продовольствию, путь к деревне революционная Европа найдет. Мы сами настолько окрепли, что кое в чем революционной Европе в самые трудные дни и месяцы поможем. А сверх того мы явимся для Европы хорошим мостом в Азию. Пролетарская Англия рука об руку с народами Индии обеспечит независимость этой страны. Но это не значит, что Англия потеряет возможность тесного экономического сотрудничества с Индией. Свободная Индия будет нуждаться в европейской технике и культуре; Европа будет нуждаться в продуктах Индии. Соединенные Советские Штаты Европы вместе с нашим Союзом представят могущественный магнит для народов Азии, которые будут тяготеть к установлению теснейших экономических и политических связей с пролетарской Европой. Если пролетарская Британия потеряет Индию как колонию, то она ее найдет как собрата в европейско-азиатской федерации народов. Могущественный блок народов Европы и Азии будет несокрушим и, прежде всего, неуязвим для могущества Соединенных Штатов. Мы ни на минуту не преуменьшаем это могущество. В наших революционных перспективах мы исходим, прежде всего, из ясного познания фактов, как они есть. Более того, мы считаем, что могущество Соединенных Штатов - такова диалектика! - является сейчас величайшим рычагом европейской революции. Мы не закрываем глаз на то, что рычаг этот в политическом и военном смысле бешено повернется против европейской революции, когда она разразится. Мы знаем, что американский капитал, когда дело пойдет об его шкуре, разовьет неистовую энергию борьбы. Весьма возможно, что все то, что мы знаем из книг и собственного опыта насчет борьбы привилегированных классов за свое господство, померкнет перед картиной тех насилий, какие попытается обрушить на революционную Европу американский капитал. Но объединенная Европа, в революционном сотрудничестве с народами Азии, будет неизмеримо могущественнее, чем Соединенные Штаты. Через Советский Союз трудящиеся Европы и Азии свяжутся несокрушимым узлом. Революционный европейский пролетариат в союзе с восставшим кабальным Востоком вырвет контрольный пакет мирового хозяйства из рук американского капитала и заложит основы федерации социалистических народов всего Земного Шара. (Бурные аплодисменты.)
Ну, вот. Наконец мы дошли до самого интересного. До современной Европы, как она сформировалась за последние 300 лет. А современная Европа в полной мере определяется теми тремя началами, имена которых я вынес в заголовок колонки.
И перед тем как перейти к исторической реконструкции, я хочу сделать серию достаточно сильных и достаточно ответственных заявлений.
Первое. Капитализм, промышленная система и демократическое правление не связаны ни причинно-следственным, ни генетическим образом.
Они представляют собой достаточно независимые начала, которые в современной истории просто сошлись . Как было принято выражаться в позднесоветские времена - так исторически сложилось .
Второе. Известные утверждения Макса Вебера об особом характере европейского индустриального капитализма, типологически отличного от восточных рыночно-капиталистических укладов, и о том, что этот особый европейский капитализм возник из духа протестантской этики, не выдерживают никакой критики, что бы об этом не думал положивший поп-веберизм в основу своей борьбы с Западом многоуважаемый Сергей Георгиевич Кара-Мурза.
Но сначала я хочу коснуться различения, не отраженного в заголовке к колонке.
Это восходящие к Фернану Броделю различения рынка и капитализма.
По мнению классика, рынок есть почти универсальный институт, почти универсальная инфраструктура человеческой хозяйственной деятельности. Рынок как система торговых путей, перекрестков этих путей - мест торговли и рыночных агентов, людей, осуществляющих торговлю, возникает чуть ли не с появления аграрной цивилизации и сопровождает человечество почти на всем пути его истории. Рынок сам по себе почти не приводит к существенному имущественному расслоению и к эксплуатации бедных богатыми.
В отличие от рынка, капитализм - это общественный порядок, построенный на социальном расслоении и эксплуатации бедных богатыми.
Капитализм вырастает не из торговли как таковой, а из торговли монопольной, где монополия держится на вооруженной силе бандитской государственности.
При этом эта монополия торговли, как правило, связана с ростовщичеством и другими финансовыми махинациями. Только при таких общественных условиях и может возникнуть феномен крупного капитала, по имени которого и получил свое название капитализм.
Лично я термину «капитализм», имеющему традиционное хождение в левой субкультуре, предпочитаю имеющий правое происхождение термин «плутократия» как более обидный. Впрочем, вопрос о терминах - это дело вкуса.
Но из вышесказанного уже ясно, что капитализм есть явление довольно-таки универсальное.
Как я уже говорил в предыдущих колонках, он существует с древнейших времен, являясь практически ровесником государственности, и традиционно существовал в трех основных формах - подчиненного уклада в социалистических империях и, особенно, в бандитских государствах; феномена самоуправляемых плутократических полисов внутри империй и бандитских государств; и, наконец, в виде независимых полисов - плутократических республик.
В чем же особенность и новизна новоевропейского капитализма?
В том, что впервые за всю историю человечества плутократический уклад из вспомогательного, подчиненного уклада, находящегося на службе верховной власти, стал укладом господствующим, зачастую претендующим на эту верховную власть, или, по крайней мере, на контроль за нею.
Как это произошло достаточно хорошо описано у Иммануила Валлерстайна в его концепции возникновения глобальной Мир-Системы, и очень неплохо дополнено у его ученика Джованни Арриги и у наших соотечественников Бориса Поршнева и Андрея Фурсова.
Великие географические открытия привели к рассвету королевской торговли. И ничего «капиталистического» в веберовском смысле в этой смеси завоевательных экспедиций, работорговли, пиратства и торговли колониальными товарами не было.
Вторым «источником и составной частью» этого самого Первоначального Накопления была Столетняя война английских лендлордов со своим народом - огораживание, приведшая к созданию текстильной промышленности.
Но здесь, хотя и не было поначалу никаких станков и машин, все же присутствовала социальная инновация в виде самой оргформы мануфактуры.
А третьим началом Великой Плутократической Революции было вторичное закрепощение крестьян в Центральной и Восточной Европе ради создания массовой хлеботорговли. Да-да, то самое крепостное право, которое теперь так любят поминать лихом.
Как видите, все это весьма далеко и от «рационально-индустриального» капитализма по Веберу, и от пресловутой «протестантской этики». Тем более, что в этом бандитском капитализме с одинаковым успехом подвизались и католики, и англикане, и пуритане, и, с ХVIII века, православные. Ну а уж об иудеях и говорить нечего. Им, как известно, нет и не было равных в ростовщичестве и финансовых махинациях. Да и в работорговле они съели не одну собачью упряжку.
Это - о капитализме. При этом добавлю, что лет этак 200 - 300 он вполне себе процветал безо всякой промышленности.
У самой же промышленности совсем другая родословная. Писать ее довольно сложно, поскольку промышленность есть социальный институт, в значительной мере основанный на инновациях. А, стало быть, не вполне встраиваемый в простую генетическую линию.
Но думаю, на сегодняшний день можно с уверенностью сказать, что истоки европейской индустриальной системы относятся к Бенедиктинскому Возрождению XIII - XV веков, как это видно из работ Луиса Мамфорда и нашего соотечественника Германа Сунягина.
Вся европейская промышленность выросла из водяной мельницы, башенных часов и зеркала, изобретенных благочестивыми и трудолюбивыми бенедиктинскими монахами. Кстати, независимо от западного монашества, похожая традиция несколько позже возникла и у нас в России, что особенно было заметно на Соловках.
Этот поток инноваций прихотливо переплетался с Великой городской революцией и привел к несколькистолетнему расцвету европейских ремесел. Он же являлся основой и источником будущей Великой промышленной революции XVIII - XIX веков.
И только в XVIII веке, ближе к его концу, соединившись с уже существующей несколько столетий оргформой мануфактуры, европейская промышленность приобрела современную форму, в которой она смогла встроиться вовнутрь капиталистической системы.
Ну, а о происхождении европейской демократии я вам уже прожужжал все уши во многих предыдущих колонках.
Не буду утомлять вас упражнениями в сфере «наукники» и «квадратодинамики», но любой образованный человек может проверить мой тезис о независимости капитализма, индустриализма и демократии друг от друга, вспомнив примеры реальных обществ, в которых эти институты реализованы по раздельности - от средневековых швейцарских и фризских кантонов до самурайской Японии после революции Мейдзи и нашего родного Советского Союза.
Ну, а итоговый вывод сегодняшнего расследования довольно прост.
Эпоха абсолютизма и его оборотной стороны - Великой плутократической революции - являлась сильнейшей деградацией западного мира по сравнению с предшествовавшей эпохой.
