Цифры обосновываются ссылками на численность ВС других государств мира, прежде всего европейских, а также ограниченностью материальных возможностей государства. Сегодня, когда военный бюджет достиг достойных размеров, экономию на нем как оправдание малочисленной армии, о чем говорят либералы, нельзя считать веским основанием. Вряд ли можно признать корректными и сравнения с ВС наших западных соседей – слишком различны условия обеспечения военной безопасности, ведь по территории Россия больше, чем все страны Европы, вместе взятые.
Возникает естественный вопрос: а какими все-таки должны быть наши Вооруженные Силы по численности, структуре, оснащенности вооружением и военной техникой.
Выработка облика ВС РФ, как, впрочем, и любой другой армии мира, вопрос достаточно сложный. Каждая страна использует для этих целей свои подходы, и Россия не исключение. Методология выработки облика ВС достаточно сложна. Приходится учитывать множество факторов и условий, влияющих на решение задач обеспечения национальной безопасности. Однако ВС любой страны по сути не что иное, как организационно-техническая система, предназначенная для решения определенного круга задач. В этом смысле для обоснования пусть даже на уровне грубых оценок облика ВС любой страны вполне применимы методические подходы, которые используются для определения состава и структуры всякой крупной системы, в том числе гражданского предназначения.
Первые шаги руководителя
“ Приз за разгром России – мировое господство. Поэтому западные и транснациональные элиты готовы на огромные жертвы ”
С чего начинает разумный человек, создавая промышленное предприятие, торговый комплекс, объект образования, здравоохранения или нечто подобное? С определения целей и задач. При этом первые отражают общий конечный результат функционирования системы, а вторые детализируют их, раскрывая нюансы и грани.
Следующим этапом организатор анализирует условия, в которых ему предстоит работать. Здесь он выделяет среду функционирования, особенности объекта воздействия или обслуживания, характер влияния на свою организационно-техническую систему вышестоящих по иерархии органов и структур, а также институтов обеспечения и взаимодействия. Проведя эту важную и достаточно объемную работу, толковый созидатель или реформатор берется за ключевое звено – определение путей, методов и способов решения задач, ведущих к достижению целей. В итоге становится полностью понятно, как должна работать система. Это уже позволяет ему сделать следующий шаг и установить, какие силы, ресурсы и средства следует привлечь для ее функционирования, чтобы реализовать наиболее целесообразным образом с минимальными затратами избранную технологию. Остается определить, как эти элементы структурировать, организовать управление и обеспечение всем необходимым. В итоге руководитель получает организационно-техническую систему, которая позволит ему достичь поставленных целей с минимальными расходами и наибольшей выгодой или выигрышем. Владельцы торговых сетей, расширяя их, также опираются в явном или опосредованном виде на такую же методику. Примеров можно привести еще много. Констатируем главное: такой подход вполне позволит определить, опираясь исключительно на общедоступную информацию, целесообразный облик любой армии мира, в том числе российской.
На страже большого куша
Применительно к ВС РФ такая методика, естественно, будет иметь свою специфику. Поэтому работа по определению облика Вооруженных Сил начинается с анализа геополитической ситуации, регионального международного положения страны и наметившихся тенденций ее изменения вплоть до долгосрочной. Особое внимание обращается на интересы мировых центров силы и конкретного государства, в нашем случае – России. Итогом должна стать полная картина характера (в частности глубины) различных межгосударственных противоречий с выделением таких, которые могут привести к вооруженным конфликтам. На этой основе определяются существующие и перспективные военные угрозы, которые необходимо парировать. При этом оценивается их реализуемость с учетом комплекса предпринимаемых государством мер противодействия. Важный элемент – определение источника военных угроз – стран или транснациональных структур и организаций. Делается оценка их потенциала, возможностей по ведению различных форм вооруженного противоборства, пространственного и временного размаха действий. На этом этапе очень значимо определение так называемого неприемлемого ущерба для источников военных угроз. Но стоит напомнить, такой ущерб не является чем-то незыблемым, раз и навсегда данным. Изменение геополитических и региональных международных условий, внутренней обстановки влияет на ситуацию в широких пределах. Неприемлемый ущерб напрямую связан с ожидаемым выигрышем в случае успеха нападения. Если куш невелик, агрессор много раз подумает, а стоит ли затевать драку. Это, правда, не относится к России. Приз за ее разгром – мировое господство. Поэтому западные и транснациональные элиты готовы на огромные жертвы. Но к этому не готовы народы стран Запада. В этом их беда.
В итоге определяются цели строительства и развития ВС. При этом надо подчеркнуть, что Вооруженные Силы решают задачу защиты страны от угроз исключительно военными методами. Часто можно услышать от некоторых политиков и даже отдельных «экспертов», что врага надо побеждать невоенными методами и ВС должны готовиться именно к таким действиям, а не к вооруженной борьбе, пусть даже и в иных формах, чем ранее. Заметим, что войны ведутся не армиями, а государствами и в таком противостоянии дипломатическая, экономическая, информационно-психологическая и иная борьба – прерогатива соответствующих структур. ВС сосредотачиваются на вооруженном противоборстве. Причем не одни – в нем, помимо ВС, участвуют и другие компоненты военной организации государства, в частности спецслужбы и МВД. Так что не надо «вешать» на ВС те вопросы, которые их не касаются. Здесь, кстати, уместно заметить, что если противоречия, вызывающие межгосударственный конфликт, достигли критического уровня, никакие дипломатические усилия и уговоры, экономические санкции или наоборот посулы, информационное давление не повлияют на решимость агрессора в решающей степени. Таким фактором может стать только военная мощь государства, в частности боевой потенциал его ВС. Да часто и невозможно без грубой, убойной силы отразить агрессию, например, «бородатых» фанатиков. Таких останавливает только пуля или снаряд.
Далее определяются возможные способы и формы реализации военных угроз. Это необходимо для корректного формулирования задач ВС. Здесь обращается внимание на способы и формы развязывания агрессии и ведения военных действий, особенности применения ВС в целом и отдельных видов и родов войск. Анализируются вероятные, применяемые источниками угроз ВВТ, условия, в которых ожидается переход к применению того или иного оружия. При этом особое внимание обращается на цели и условия применения наиболее опасных видов, в частности ОМП. Надо помнить, что далеко не только ядерное оружие относится к средствам массового поражения. США сегодня продолжают разработку биологического оружия. Это хорошо известно из различных источников. А химическое оружие США и их союзники пока даже не удосужились уничтожить в соответствии с международными договорами. Их «гибридные армии» – иррегулярные формирования, развернутые в разных странах, против которых ведутся войны, активно применяют химическое оружие, пока главным образом в пропагандистских целях, как провокацию, для оправдания вмешательства США в конфликт своими регулярными ВС. Однако в дальнейшем это может стать и непосредственно боевым применением.
В результате всей этой работы сформируется основа для определения задач ВС по обеспечению национальной безопасности, а также методов, способов и форм их решения. Задачи Вооруженных Сил определяются на мирное и военное время. Они должны формулироваться максимально конкретно, вплоть до определения числовых показателей – критериев уровня их решения.
Для определения методов, способов и форм решения задач необходимо определить допустимый расход сил, средств и ресурсов государства на национальную безопасность, в частности на строительство и развитие ВС. С учетом ранее проведенной работы, задач и ограничений в тратах общества на оборону устанавливаются наиболее целесообразные методы обеспечения национальной безопасности, в частности военной. При этом определяется возможность применения различных видов вооружений и условия их ввода в действие. Особенно детально прорабатывается вопрос применения ядерного оружия. Далее устанавливаются организационные формы реализации этих способов действий.
По собственному опыту
Таким образом основа для расчета потребного боевого состава и численности ВС сформирована. Боевой состав определяется, исходя из требования обеспечить возможность окончания возникшей войны или разрешения вооруженного конфликта с приемлемым для страны исходом. При этом особое внимание обращается на временные показатели: быстроту создания нужной группировки, ее развертывания в район боевых действий и урегулирования конфликта в сроки, позволяющие исключить его эскалацию в более крупный, или появление неприемлемых побочных эффектов – международных, внутренних социально-политических и экономических. Определяется потребный состав соединений и частей постоянной готовности (ПГ) и кадрированных. По моему частному мнению, при значительных ограничениях на численность ВС мирного времени целесообразно изыскивать возможность увеличения доли соединений и частей кадра, не в ущерб, конечно, оперативности создания группировки в необходимые сроки. Правда, вопрос этот касается главным образом сухопутных войск. ВМФ, ВКС и РВСН в основном представляют собой виды ВС постоянной готовности.
“ Одной из важнейших задач с началом войны или вооруженного конфликта станет территориальная оборона прилегающих территорий ”
Работа завершается определением состава и численности соединений тыла, предназначенных обеспечивать боевые действия оперативных группировок войск и сил. Следует отметить, что одной из важнейших задач с началом войны или вооруженного конфликта станет территориальная оборона прилегающих территорий. Эта достаточно сложная задача. В частности, как показал опыт первой и второй чеченских войн, полноценно решить ее не удалось, иначе трагедий Буденновска и других подобных им не было бы. С определением состава группировок с учетом характера боевых действий могут быть уточнены формы их применения.
Наконец, появляется возможность перейти к определению облика ВС. Прежде всего обращаем внимание на функциональную структуру ВС. Под ней понимается выделение в ВС составных частей, призванных решать группу специфических задач, позволяющих достичь одной из целей существования ВС. В открытой печати уже давно гуляют два понятия, применительно к российским ВС – Силы общего назначения (СОН) и Силы стратегического сдерживания (ССС). Это и есть две функциональные компоненты наших ВС. Такие же, но под иным наименованием имеются в ВС всех стран, имеющих ядерное оружие – США, Великобритания, Франция, Китай, Индия, Израиль и Пакистан, а теперь еще и КНДР. Однако изменение характера вооруженной борьбы в современных условиях может потребовать уточнения и этой устоявшейся в прошлые десятилетия структуры в направлении увеличения количества функциональных компонент. Так что рассматривать эту структуру как незыблемую сегодня уже нельзя.
Далее может быть уточнена (если в этом есть необходимость) структура видов и родов войск ВС. Необходимость в этом возникает в случае радикального изменения характера вооруженной борьбы, появления новых ВВТ. Примером может служить создание ВКС России, поводом к чему, в частности, могло послужить появление средств ПВО-ПРО и самолетов истребительной авиации, способных эффективно вести борьбу не только в воздушным пространстве, но и в ближнем космосе. Безусловно, свою роль сыграло радикальное повышение значения орбитальных средств в борьбе в воздухе, на земле и на море. С учетом оперативных показателей могут быть уточнены типовые формирования войск и сил различного уровня: тактического, оперативного и оперативно-стратегического.
Становится более или менее ясен потребный боевой и численный состав ВС военного времени. А с учетом возможностей по развертыванию соединений и частей кадра – и мирного времени. На основе всех этих данных разрабатывается состав и структура системы управления и всестороннего обеспечения ВС. Такова в основных чертах методология, с опорой на которую мы сможем, пусть в грубом приближении, обосновать целесообразный облик наших ВС. Стоит еще раз подчеркнуть: ни на одном из приведенных этапов этой работы нет ссылки на опыт других стран или подобную этому иную глупость. Каждая страна уникальна и потому имеет свои, только ей присущие ВС. В истории, да и сегодня нет ни одной армии в мире, которая была бы похожа даже в основных чертах на любую иностранную. Требовать строить наши ВС по заемным клише может только глупец или враг.
Леонид РЕШЕТНИКОВ, генерал-лейтенант службы внешней разведки России в отставке
Рубрика в газете: Мнения, № 2018 / 25, 06.07.2018, автор: Илья РЯБЦЕВ
– Мы живём в очень тревожное время. Причём, вот уже десятилетие, как уровень тревоги постоянно повышается. Некоторые даже называют переживаемый нами исторический период предапокалиптическим. И такие настроения небезосновательны. Наблюдается интерференция на первый взгляд совершенно разнородных процессов: неблагоприятные глобальные климатические процессы накладываются на многочисленные социальные и экологические проблемы, усугубляясь всё большей вероятностью возникновения крупного военного конфликта. Мы словно зависли над пропастью на рубеже двух эпох. Одна, Ялтинско-Потсдамская, устарела, демонтирована и по факту уже не работает. Другая – неумолимо надвигается, но пока ещё не сформирована и не артикулирована. ООН, почти семьдесят лет выступавшая как гарант и арбитр в международных отношениях, по сути уже не существует, превратившись в бессильную и плоскую карикатуру на саму себя.
– В исторической перспективе этот факт не кажется таким уж экстраординарным. Ялтинско-Потсдамская система, о которой вы упомянули, действительно достаточно эффективно работала в течение 70 лет. Но, как и всё в нашем бренном мире, постепенно закоснела, одряхлела и начала разлагаться. Как ни грустно, это естественный и неизбежный процесс. В своё время она была создана с учётом реалий послевоенной эпохи. Но мир с тех пор сильно изменился. Такое уже случалось прежде, причём неоднократно. Международные договоры, институты устаревают и закономерно умирают, как и люди. Как всё живое. Версальский договор, Лига наций и т.д. Ведь посмотрите, как сильно изменилась вся конфигурация мирового устройства. В число новых глобальных лидеров выдвинулись прежде отсталые гиганты – Китай, Индия, – совокупное население которых насчитывает без малого три миллиарда человек. Такой нам выпал жребий, мы действительно живём в переходную эпоху. Назрела необходимость в поисках нового консенсуса и создании новой системы международных отношений. Это – во-первых.
Во-вторых, прямым следствием этих глобальных изменений стало обострение геополитического соперничества. Что тоже естественно. Новые лидеры-гиганты в своё время не успевшие к послевоенному дележу мирового пирога, заявляют права на свою долю и активно стремятся расширить зону своих интересов, пространство своего политического и экономического влияния.
Как ни странно, складывающаяся конфигурация выгодна для России. Даже более выгодна, чем та, что существовала во времена Советского Союза, вынужденного перенапрягаться, затрачивая огромные ресурсы и усилия на поддержку контролируемых нами режимов в странах социалистического лагеря и дружественных государств третьего мира. Мы просто надорвались от этой непосильной ноши. Ведь, по правде говоря, все наши союзники были таковыми лишь формально. Мы просто управляли ими и в значительной степени финансировали. Цену этой небескорыстной, скажем правду, любви по принуждению, мы увидели, когда СССР вначале ослаб, а затем и вовсе рухнул. Все наши так называемые «союзники» мгновенно перебежали в стан наших геополитических соперников. Я, конечно, осознанно упрощаю, но, в сущности, так оно и было.
Сегодня всё иначе. У нас теперь есть не мнимый союзник, а очень мощный партнёр – Китай. Он ведёт самостоятельную внешнюю политику и не собирается «ложиться», безропотно уступать нахрапистому до наглости давлению коллективного Запада и его союзников. Эта независимая позиция КНР является существенным сдерживающим фактором и противовесом экспансионистским устремлениям западной коалиции во главе с США. То же самое Индия, ведущая себя гибко, но так же, как и Китай, совершенно независимо. То, что мы сегодня видим, наглядно иллюстрирует появление новых геополитических центров силы. Нравится это кому-то или нет, но однополярного мира больше нет. И этот очевидный факт мешает признать только уязвлённая гордость и упрямство. И, кстати, события последних пяти лет, наша активная и принципиальная внешнеполитическая позиция вернули Россию в число мировых сверхдержав, вновь сделали центром силы, что оказалось крайне неприятной неожиданностью для наших «партнёров», уже было свыкшихся с её региональным статусом.
Прежняя Ялтинско-Потсдамская система фиксировала реалии двуполярного мира. С одной стороны – коллективный Запад, с другой – Советский Союз и союзные ему страны социалистического блока. Затем СССР развалился, и началась непродолжительная эпоха тотального доминирования США. Сейчас ситуация в корне изменилась, но, как известно, к хорошему быстро привыкаешь, США никак не могут признать и принять реалий новой мировой конфигурации. И как раз именно это обстоятельство, эта инерция создаёт большое количество международных проблем. Активно практикуемая США в последние двадцать лет теория управляемого хаоса является ничем иным, как внешнеполитическим инструментом (наряду с разного рода санкциями), препятствующим формированию многополярного мира. Ведь обратите внимание, недовольство и последующая экспансия США неизменно направлены против стран, имеющих богатые природные ресурсы, занимающих стратегически важное географическое положение и проводящих независимую внешнюю политику. А все эти вечные лицемерные мантры о демократических свободах, нарушениях прав человека и защите угнетённых народов – всего лишь повод бесцеремонно вмешиваться в дела суверенных государств. Так было и с Сербией, и с Ираком, и с Афганистаном, и с Ливией, и с Сирией.
Таким образом, кризис ООН закономерен. Организация трещит по швам под влиянием двух факторов. Во-первых, ООН не в состоянии справиться с новыми реалиями зарождающегося многополярного мира. Во-вторых, она вынуждена постоянно уступать экспансионистскому давлению США, сознательно раскачивающих ситуацию и создающих хаос, охватывающий всё новые геополитические пространства.
– Складывается ощущение, что ситуация перманентно обостряется. Похоже, что англосаксы, как этническое ядро западного мира, перешли в наступление практически на всех международных площадках. Многие считают, что война уже началась, но ведётся пока в новых, гибридных формах.
– Эта истерическая, подчас на вид совершенно неадекватная экспансия Запада, эти нападки, санкции против России, Китая и других несговорчивых стран – являются рефлекторной реакцией англосаксонского мира на формирующуюся многополярность. Мир выходит у них из-под контроля, к которому они так привыкли за несколько последних столетий. Именно поэтому они и атакуют на всех фронтах и участках. Так что, да, в этом смысле война уже идёт. И она будет беспощадной, как война двух разных мироустройств, разных мировоззрений.
– Жаль только, что переформатирование мироустройства, рождение «прекрасного нового мира», как правило, сопровождается большими и кровавыми военными конфликтами.
– Надо чётко понимать характер и мотивы наших «партнёров». Они холодны и беспощадны. И всегда такими были. У них всё готово к войне. Больше того, она (война) нужна им позарез. Но по всем понятным причинам они не решаются её начать, вынужденные соблюдать осторожность. К счастью, наличие ядерного оружия, в нашем случае парадоксально являющегося фактором мира, пока удерживает их от атаки. Они боятся неприемлемого ущерба. Как и всякий хищник, они готовы атаковать только наверняка, т.е. практически безнаказанно, как это было, например, с Сербией. Так что не следует поддаваться вредным и опасным иллюзиям: настрой на войну у политико-формирующей западной элиты однозначный.
Поворот оверштаг, смена курса, который решительно совершил наш президент, реформа и перевооружение армии – всё это произошло вследствие понимания нашим политическим руководством, президентом того факта (а, может быть, и разведывательная информация была), что наши партнёры готовятся нанести глобальный опережающий удар. Чтобы раз и навсегда решить проблему с веками стоящей у них поперёк горла Россией и русским миром. Что нам делать? Гарантия против агрессора только одна: убедительность и однозначность свидетельств того, что такого рода авантюра не только не приведёт к победе, но полностью погубит человеческую цивилизацию, по крайней мере в том виде, в каком мы её сегодня знаем и представляем. В связи с этим вспоминается высказывание, приписываемое А.Эйнштейну: ««Я не знаю, каким оружием будут сражаться в 3-й мировой войне, но в 4-й мировой войне будут сражаться палками и камнями». Так что остаётся только благодарить Бога за то, что в этот исторический момент у нас оказалось такое политическое руководство, такая разведка, такие аналитические службы, которые смогли адекватно и реалистично оценить уровень смертельной угрозы. Правильно оценить и принять своевременные меры. Поскольку не все до сих пор понимают: вопрос стоял о жизни и смерти. И счёт уже шёл на годы. Фактически был запущен счётчик обратного отсчёта. Но тут мы, весьма неожиданно, расстроили этот мрачный сценарий, показав, что чаемой Западу долгожданной виктории не будет, будет тотальный неприемлемый ущерб.
Беседовал Илья РЯБЦЕВ
Заявление президента США Дональда Трампа о готовности Соединённых Штатов о ликвидации ракет средней и меньшей дальности вызвало негативную реакцию в Москве. По мнению российских парламентариев, разрыв соглашения послужит стимулом для развития гонки вооружений.
В частности, глава комитета Госдумы по международным делам Леонид Слуцкий полагает, что ликвидация ДРСМД «может привести в сфере контроля над ядерными арсеналами».
ДРСМД 8 декабря 1987 года между СССР и США. Державы договорились полностью уничтожить ракеты дальностью от 500 до 5,5 тыс. км и пусковые установки. К 1991 году Советский Союз утилизировал комплексы «Пионер», «Темп-С», «Ока», ракеты Р-12 и Р-14. Пентагон избавился от систем Pershing и наземных версий крылатой ракеты «Томагавк».
В последнее десятилетие Москва и Вашингтон в нарушении ДРСМД. Пентагон полагает, что дальность российской крылатой ракеты 9М729 превышает 500 км, а баллистической РС-26 «Рубеж» не достигает 5,5 тыс. км.
Претензии Москвы в основном связаны с развёртыванием глобальной системы ПРО. Военно-политическое руководство России убеждено, что американцы могут использовать размещённые в Европе сухопутные комплексы для запуска ракет средней дальности типа BGM-109 («Томагавк»). Также Минобороны РФ полагает, что Пентагон применяет запрещённые боеприпасы в качестве мишеней для испытаний ракет-перехватчиков.
«США рискуют потерпеть поражение»
Ракеты средней и меньшей дальности относятся к классу нестратегического (тактического) ядерного оружия (ТЯО). В Пентагоне неоднократно выражали беспокойство превосходством РФ в этом сегменте военной техники. По американским данным, в арсенале России находится 1—6 тыс. боеприпасов тактического назначения, а на складах армии Соединённых Штатов — около 500 единиц ТЯО, причём 200 — на авиабазах в Германии, Италии, Турции, Нидерландах и Бельгии.
В опубликованном в феврале обзоре ядерной политики США говорилось о том, что американские ВС не могут адекватно ответить РФ на применение тактического ядерного оружия в Европе. Чтобы нивелировать преимущество Москвы, авторы документа предложили разработать боевые части с пониженным уровнем мощности для баллистических и крылатых ракет.
«Если Россия полагает, что может достичь своих целей посредством ограниченного использования ядерного оружия при отсутствии адекватного ответа с нашей стороны, то мы рискуем потерпеть поражение в конфликте подобного рода», — заявил в начале года глава Стратегического командования ВС США Джон Хайтен.
- Пуск ракеты комплекса Pershing
- Wikimedia
Опрошенные RT эксперты считают, что выход из ДРСМД в этом смысле особенно выгоден Соединённым Штатам. Ликвидация договора предоставит Вашингтону карт-бланш на запуск производства запрещённых оперативно-тактических ракетных комплексов (ОТРК) и новых видов ударного оружия, уверен заместитель директора Института США и Канады РАН Павел Золотарёв.
«Соединённые Штаты смогут вкладывать деньги в достаточно широкий спектр вооружений, позволяющих наносить высокоточный удар на дальности свыше 500 км. Однако речь идёт не только о наземных платформах. Дополнительные средства могут получить производители «Томагавков» и авиационных ракет», — отметил Золотарёв.
Между тем возобновление производства запрещённых ракет не будет иметь ничего общего с оборонными задачами на территории самих США, считает старший председатель совета ПИР-Центра Евгений Бужинский. По его словам, новые американские ОТРК могут быть размещены в Европе или Азии.
«Для защиты и нападения американцам вполне достаточно нынешнего количества «Томагавков» и ракет воздушного базирования», — пояснил Бужинский.
«Опасные игрушки»
В настоящее время на вооружении ВС США находится несколько наземных средств поражения, способных достигать объектов на разрешённой ДРСМД дальности (до 500 км). Одно из самых распространённых — семейство ОТРК MGM-140 ATACMS (Army Tactical Missile System) дальностью до 150—300 км.
В последние годы корпорация Raytheon проводит модернизацию комплексов в рамках программы LRPF (Long Range Precision Fires) DeepStrike («Удар на большую глубину»). Если верить разработчику, MGM-140 получит возможность наносить удары на дальности от 300 до 499 км. Испытательные пуски новых боеприпасов запланированы на 2019 год.
«В случае выхода из ДРСМД Пентагон будет вкладывать деньги в том числе в повышение возможностей своей артиллерии. С большой вероятностью дальность ракеты DeepStrike будет превышать заявленную либо американцы в течение нескольких лет разработают новый боеприпас, бьющий на 800 км», — предположил в беседе с RT основатель портала Military Russia Дмитрий Корнев.
Как считает эксперт, стремясь закрыть брешь в сфере ТЯО, США могут в достаточно короткие сроки разработать наземную версию «Томагавка». По его словам, это может негативно сказаться на безопасности РФ. Корнев напомнил, что новейшая модификация BGM-109 обладает способностью барражировать в заданном районе и наносить удар по цели по команде оператора.
«Появление таких ракет в морской и тем более сухопутной версии заметно осложнит для РФ решение задач по защите воздушных рубежей. Нашим войскам будет затруднительно анализировать ситуацию и предугадывать траекторию полёта нового «Томагавка». К тому же его запуск может быть воспринят как нападение и гипотетически привести к ответному удару. Это очень опасные игрушки», — отметил Корнев.
- ОТРК «Искандер»
- РИА Новости
Также собеседник RT полагает, что США могут возобновить производство ОТРК Pershing. Однако это будет совершенно новое оружие. По мнению Корнева, американцы наверняка оснастят комплекс гиперзвуковыми управляемыми боеголовками и ракетами дальностью свыше 1,7 тыс. км.
Если Соединённые Штаты запустят производство ракет средней и меньшей дальности, то Россия может ответить встречными мерами, уверен Корнев. В частности, на вооружении РФ могут появиться дальнобойные ракеты для ОТРК семейства «Искандер» и различные сухопутные версии «Калибров».
«Наша страна сполна может реализовать потенциал «Калибров». Не сомневаюсь, что появятся наземные варианты этих ракет, а также увеличится количество их морских носителей. Не стоит забывать и о других средствах сдерживания, таких как , перехват которого практически невозможен. Вряд ли отечественные учёные остановились на достигнутом», — сказал Корнев.
Однако важнейшую сдерживающую роль, по мнению собеседника RT, в случае выхода США из ДРСМД будут играть стратегические ядерные силы. В связи с этим у Москвы нет необходимости вкладывать деньги в масштабное производство ОТРК и средств ПВО-ПРО.
«Если негативный сценарий станет реальностью, то гораздо эффективнее будет вложить деньги в совершенствование нашей ядерной триады, тем более что она обладает возможностью поражать цели в Европе и Азии. На мой взгляд, появление нового оружия стратегического назначения будет самым адекватным и менее затратным ответом на размещение ракет средней и меньшей дальности вблизи границ РФ», — отметил Корнев.
В интервью RT военный эксперт Юрий Кнутов заявил, что на современном этапе у России достаточно инструментов ядерного и неядерного сдерживания США даже в случае ликвидации ДРСМД.
По его мнению, достигнутый за последнее время прогресс в сфере гиперзвука, в ракетных технологиях и в создании оружия на «иных физических принципах» позволит России адекватно реагировать на появление в арсенале Соединённых Штатов запрещённых средств поражения.
«Сейчас для сдерживания США у нашей страны нет необходимости в производстве какого-то немыслимого количества ракетных комплексов средней дальности. Появились гиперзвуковые ракеты, боевые блоки и другие новейшие системы, способные нанести гарантированный неприемлемый ущерб американским военным объектам на море и на территории европейских стран. В Вашингтоне этого не могут не понимать», — подытожил Кнутов.
Подвижные грунтовые ракетные комплексы «Тополь» еще могут послужить до 2019 года.
Фото из каталога «Оружие России»
Публикация в американской газете Wall Street Journal статьи «Мир без ядерного оружия» послужила началом очередного витка дискуссий за безъядерный мир. Ее авторы – бывшие госсекретари США Генри Киссинджер и Джордж Шульц, бывший министр обороны США Уильям Пери и бывший председатель сенатского Комитета по Вооруженным силам Сэм Нанн – призвали «великие державы» начать процесс полной ликвидации ядерных вооружений.
На протяжении последующих двух лет институциональная база «безъядерного движения» укрепилась. В Гарвардском университете запущен проект по проблемам ликвидации ядерного оружия, аналогичный проект инициировал Международный институт безопасности. Эксперты в области безопасности стран ЕС создали Люксембургский форум, призванный вырабатывать стратегические проекты в области нераспространения ядерного оружия и ядерного разоружения. Гарвардский университет провел конференцию, посвященную 20-летию подписания Договора о РСМД и перспективам придания ему универсального характера. Следующим шагом стала международная конференция в Осло, организованная Гарвардским университетом и Институтом Гувера, в работе которой приняли участие делегации 128 государств. В Париже состоялась учредительная конференция нового движения «Глобальный нуль» (Global Zero), после чего администрация президента США попыталась вывести обсуждение вопросов ядерного разоружения на международный уровень.
Ключевые его положения были озвучены в Пражской речи Барака Обамы, впоследствии принесшей ему Нобелевскую премию мира.
КТО СПОТЫКАЕТСЯ О КРАЕУГОЛЬНЫЙ КАМЕНЬ ПОЛИТИКИ
В усилившейся дискуссии в рамках концепции Global Zero все громче слышны голоса тех, кто ставит под сомнение адекватность традиционных подходов к определению будущего ядерного оружия и предлагает пересмотр понятийного аппарата и концепций, «унаследованных от прошлого». В этой связи обращают на себя внимание попытки внедрения в массовое сознание российской группой либеральных теоретиков ядерного сдерживания ряда спорных тезисов, направленных на пересмотр содержания категории «неприемлемый ущерб», которая является основополагающим понятием в большинстве дискуссий о перспективах отечественных ядерных сил. Декларируемые тезисы позволяют зачастую прийти к радикальным взглядам на будущее ядерного оружия как инструмента защиты национальных интересов Российской Федерации. На фоне втягивания Москвы в обсуждение концепции Global Zero и ожиданий Запада от России практических шагов по ликвидации своих ядерных вооружений обсуждение этого вопроса приобретает особую остроту.
Основа выдвигаемых идей по пересмотру концепции неприемлемого ущерба изложена в книге «Россия и дилеммы ядерного разоружения» под редакцией Алексея Арбатова, Владимира Дворкина, Сергея Ознобищева, изданной в ИМЭМО РАН в 2012 году, в которой весьма рельефно выдвинута группа тезисов.
Первый – главным недостатком подхода, базирующегося на использовании категории «неприемлемый ущерб», является его неопределенность.
Второй – величина неприемлемого ущерба зависит от исторических, экономических, социальных, психологических и других факторов, различных для всех государств. Известные критерии Андрея Сахарова, Роберта Макнамары и европейских аналитиков (полагавших достаточным для сдерживания несколько единиц боезарядов) носили сугубо теоретический характер, а результаты обширных исследований в этой области нельзя признать успешными.
Третий – дискуссия с целью определения согласованной величины неприемлемого ущерба в практическом отношении бесплодна.
Четвертый – в качестве критерия сдерживания более целесообразно было бы принимать примерный баланс потенциалов ответного удара. Гарантия взаимной способности ответного удара, оставаясь в центре стабильности, может впредь предполагать существенно пониженные критерии нанесения ущерба и менее жесткие требования к условиям выполнения этой задачи.
В военно-политический лексикон термин «потенциал гарантированного уничтожения» в 1967 году ввел министр обороны США Роберт Макнамара, тесно связывая его с понятием неприемлемого ущерба. Сам Макнамара следующим образом определял эту связь: «Краеугольным камнем нашей политики остается сдерживание от нанесения ядерных ударов по США или их союзников. Это становится возможным для нас путем сохранения способности к нанесению неприемлемого ущерба любому отдельно взятому агрессору или коалиции агрессоров в любой момент в процессе обмена ядерными ударами, даже в случае внезапного первого удара. Выше упомянутое может быть определено в качестве нашего потенциала гарантированного уничтожения».
Значения критериальных показателей неприемлемого ущерба были определены как поражение одной трети советского населения и двух третей промышленности СССР. Эти количественные значения были получены безотносительно оценок того, что действительно могло сдержать СССР, а с учетом эффективности ядерных ударов по густонаселенным районам. В 1960-х годах аналитики Пентагона полагали, что предложенный Макнамарой критерий неприемлемого ущерба обеспечивается доставкой 400 Мгт к объектам поражения на территории СССР. Критерием Макнамары руководствовался Вашингтон при определении количественного состава и боевых возможностей стратегических наступательных вооружений, которые должны были обеспечить его достижение в любых условиях развязывания военного конфликта.
Ближайшие помощники Макнамары Алан Энтовен и Уолтер Смит высказывались по этому поводу весьма определенно: «Сдерживание было переведено в гарантированное уничтожение, а гарантированное уничтожение – в количественные показатели достаточности... Главной причиной, почему мы остановились на 1000 ракетах «Минитмен», 41 подводной лодке «Поларис» и примерно около 500 бомбардировщиках, было то, что эффект от дальнейшего увеличения их числа был бы меньшим, чем связанные с этим затраты».
До Макнамары также существовали различного рода оценки масштабов применения ядерных сил, однако выражаемые не в терминах неприемлемости последствий, а в терминах требований к ядерным силам. Макнамара и его команда оказались первыми, кто поставили и решили вопрос о достаточности наносимого противнику ущерба. Тем не менее заслуживают внимание оценки «домакнамаровского периода»: критерий Гарри Трумэна – обеспечение «убийства нации» доставкой 400 ядерных боеприпасов (ЯБП); критерий Комитета стратегических оценок США – обеспечение «убийства нации» доставкой 100 ЯБП; американские исследования 50-х годов – потери 40% населения и 60% производства, обеспечивающиеся доставкой 50 ЯБП; критерий Германа Кана – прекращение исторического развития страны путем поражения 50–100% населения.
ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЯДЕРНОЙ ВОЙНЫ
В 70-х годах понимание критериев неприемлемого ущерба значительно углубилось. В целях оптимизации применения ядерных сил США, а также замедления восстановления экономики противника в случае войны стали учитывать не только прямой, но и косвенный ущерб экономике. Отсюда берет свое начало концепция выборочных ударов по ключевым отраслям промышленности. Аналогичный подход был применен американцами и к оценке собственной уязвимости на региональном, отраслевом и общенациональном уровнях. С одной стороны, это позволило выработать к началу 80-х годов комплексный подход к проблемам защиты гражданского сектора вместе с военным планированием, мобилизационной подготовкой экономики, а также к ведению переговоров о сокращении стратегических ядерных вооружений. С другой стороны, это привело к более глубокому осознанию критериев неприемлемого ущерба, что позволило, например, уже в конце 70-х годов отойти от критерия Макнамары и начать использование критерия Гарольда Брауна (известного физика, министра обороны в администрации Джимми Картера). По критерию Брауна неприемлемый ущерб с учетом различных факторов обеспечивался доставкой 200 боевых блоков мегатонного класса, то есть по отношению к макнамаровским оценкам был снижен в два раза.
В 80-х годах подходы к выработке критериев неприемлемого ущерба дифференцируются в зависимости от характера и варианта удара, важности объектов и дополняются качественными характеристиками состояния государства как социально-экономической и политической общности. В этот период зарождается актуальный и по сей день подход к идентификации критериев неприемлемого ущерба, базирующийся на определении возможных постядерных состояний и минимизации их количества. Базовая идея такого подхода в западных исследованиях была высказана Артуром Катцем в его работе «Жизнь после ядерной войны. Социальные и экономические потрясения после ядерной атаки по США», опубликованной в Кембриджском университете в 1982 году. В частности, выделялись следующие состояния страны:
– биологическое выживание разрозненных групп людей при отсутствии какого-либо управления ими и полном развале страны;
– региональное выживание при сохранении отдельных звеньев административно-политической структуры и отсутствия централизованного руководства ими на общенациональном уровне;
– государственное выживание, при котором сохраняются жизнеспособные общенациональные органы управления;
– социально-политическое выживание, при котором государство в целом сохраняет способность контролировать обстановку и проводить независимый курс на международной арене.
Необходимость конкретизации и параметризации указанных состояний на сегодняшний день выступает в качестве основного источника проблем методологического характера. До конца эта задача не решена. При этом уже к середине 80-х годов уровень развития математических инструментов позволял обеспечить связь между идентифицированным постядерным состоянием субъекта или объекта сдерживания с количеством доставляемых ЯБП, которое можно рассматривать в качестве одного из измерений критерия неприемлемого ущерба (КНУ). В частности, англосаксонские «фабрики мысли» давали следующие ответы на этот вопрос.
Стэндфордский институт: нанесение выборочных ударов 750-1250 ЯБП малого класса мощности по предприятиям 15 базовых отраслей промышленности США приведет к потери 33% производственных мощностей этих отраслей. При этом сохранившиеся мощности будут не в состоянии функционировать с прежней эффективностью. Валовый национальный продукт США не превысит 65–75% довоенного уровня. Время восстановления – 9 лет.
Кембриджский университет: удары 300–800 ЯБП различной мощности нанесут неприемлемый ущерб США.
Корпорация РЭНД (сокращение от Research and Development – научно-исследовательские разработки): нанесение ударов 200–300 ЯБП приведет к нарушению региональных экономических связей, вследствие чего экономика США не будет представлять собой единое целое; а удары по территории США 500 ЯБП по 550 кт и 200–300 ЯБП по 100 кт приведут к полному развалу экономики. Потери населения составят 65% (через неделю после нанесения ударов без учета мер защиты).
На современном этапе при идентификации критериев неприемлемого ущерба наибольшее распространение получили подходы, связанные с оценками уровня поражения военного и экономического потенциалов и временем их восстановления, а также подход, базирующийся на использовании математической геополитики, в частности, использующий понятия геополитического статуса и геополитической дистанции. Оба они базируются на необходимости конкретизации постядерных состояний объекта сдерживания.
Таким образом, на протяжении нескольких десятилетий понятие «неприемлемый ущерб» выступало в качестве основополагающего при рассмотрении таких категорий, как паритет, стратегическая стабильность, превосходство, сдерживание, военно-стратегический баланс. Это позволило обеспечить успешное решение вопросов, связанных с проблемами разоружения, заключения договоров о сокращении вооружений или при принятии решений о направлениях дальнейшего развития стратегических вооружений. Тем не менее сейчас ставится вопрос о пересмотре сложившихся подходов.
ВЗГЛЯД С ДРУГОГО БЕРЕГА
Итак, рассмотрим более детально упомянутые ранее тезисы, являющиеся, по мнению их авторов, достаточным основанием для отказа (либо пересмотра сути) использования категории «неприемлемый ущерб».
Первый – главным недостатком подхода, базирующегося на использовании категории «неприемлемый ущерб», является его неопределенность. При рассмотрении концепции неприемлемого ущерба наиболее сложной является задача формирования цели ядерного конфликта и ее соотнесение (взвешивание) с получаемыми потерями и выгодами. Как было показано выше, эта задача связана с идентификацией постядерных состояний государства-агрессора и их минимизацией. Сложность решения проблемы идентификации КНУ обусловлена проблемами чисто методологического характера, вызванными невозможностью полного учета в формальных моделях всего множества значимых факторов. Однако несовершенство существующего методологического инструментария ни в теоретических, ни в прикладных исследованиях никогда не являлось достаточным основанием для их прекращения. Скорее наоборот, этот факт должен выступать в качестве движущей силы на пути к развертыванию и интенсификации широкомасштабных исследований по данной проблематике. В качестве примера можно привести задачи, которые решались математиками десятилетиями и столетиями, – доказательство гипотезы Пуанкаре, великой теоремы Ферма и другие.
Второй – величина неприемлемого ущерба зависит от исторических, экономических, социальных, психологических и других факторов, различных для всех государств. Критерии Сахарова, Макнамары и европейских аналитиков (полагавших достаточным для сдерживания нескольких единиц боезарядов) носили сугубо теоретический характер, а результаты обширных исследований в этой области нельзя признать успешными.
Несмотря на сложность решения и гиперпараметричность задачи идентификации критериев неприемлемого ущерба, их спектр не ограничивается только критериями Сахарова и Макнамары.
Действительно, психологический характер сдерживания признан давно. Обусловлено это осознанием того, что итоговым объектом сдерживания фактически является высшее руководство государства – потенциального агрессора, как орган, принимающий решение. В этой связи роль психологической функции в составе механизма силового стратегического сдерживания не ставится под сомнение. Прежде чем связывать влияние психологических факторов на критериальные значения показателей неприемлемого ущерба, отметим, что в настоящее время специалистами выделяется два направления исследований неприемлемости последствий:
– определение объективных уровней неприемлемости, предполагающее комплексный анализ различных сфер функционирования государства в условиях воздействия средств вооруженной борьбы;
– определение субъективных (воспринимаемых) уровней неприемлемости, предполагающее анализ механизма принятия «порога неприемлемости» и базирующееся на том факте, что для анализа неприемлемости важна не столько собственно оценка «физического» ущерба, сколько оценка его восприятия.
Очевидно, что существует различие между объективным и субъективным уровнями неприемлемости ущерба. Причем значения показателей второго из них могут оказаться на порядки меньше первого.
Признание существования субъективных уровней неприемлемости последствий позволяет некоторым исследователям минимизировать традиционные уровни ущерба до одного – нескольких боевых блоков, доставляемых к территории противника. При этом в качестве основных аргументов в пользу своей правоты используются не научные инструменты, а высказывания известных политиков, достоверность которых проверить не представляется возможным. Такой подход породил целое семейство субъективных критериев неприемлемого ущерба. К их числу относятся так называемые критерии Мао Цзэдуна (90% населения применительно к своей стране), Шарля де Голля (несколько боевых блоков), Джона Кеннеди (несколько боевых блоков), Рональда Рейгана (один боевой блок) и другие.
Само существование именно этих, часто цитируемых субъективных КНУ носит весьма условный характер. Причины этого обусловлены тем, что сделанные видными политическими деятелями заявления велись не в контексте обсуждения проблематики неприемлемого ущерба, а поэтому являются лишь информационной посылкой оппонентам о возможной реакции обороняющейся стороны на применение вероятным противником против нее ядерного оружия. Так, в основу критерия Мао Цзэдуна положен посыл, свидетельствующий о декларативном безразличии к наличию у оппонента ядерного оружия. Кстати, в период ядерной монополии такого рода политика была характерна и для советской дипломатии. Посылы Кеннеди, Рейгана и де Голля говорят о том, что даже при падении одного блока на их территорию агрессор получит ядерное возмездие. Тем самым в заявлениях известных политических лидеров прослеживается одна и та же мысль о недопустимости ядерного шантажа со стороны вероятного противника. Только в основу стратегии Мао Цзэдуна положена стратегия защиты слабого от сильного, а в основу американских лидеров – защита сильного от сильного. Поэтому и значения критериальных показателей заявляемого субъективного КНУ существенно отличаются: слабый игрок декларирует безразличие, заявляя о верхней границе неприемлемости, а сильный игрок говорит о нижних значениях этого параметра.
В целом, не отрицая существование субъективных уровней неприемлемости последствий вооруженной борьбы, необходимо констатировать, что достоверность сформулированных ранее субъективных критериев Мао Цзэдуна, Шарля де Голля, Джона Кеннеди, Рональда Рейгана до настоящего времени не подтверждена результатами ни индуктивных, ни тем более логико-дедуктивных методов анализа.
Третий – субъективные критерии неприемлемого ущерба не могут рассматриваться в качестве требований к перспективной группировке СЯС при планировании ее развития по следующим причинам.
Прозвучавший в определенный исторический период тезис, тем более из уст политиков стран – вероятных агрессоров, не может рассматриваться в качестве требований, предъявляемых к развитию СЯС Российской Федерации. Эта информация может выступать лишь в качестве рабочей гипотезы о существовании субъективных уровней неприемлемости у военно-политического руководства вероятного агрессора. Более того, очевидно, что одним – двумя боевыми блоками нанести объективно неприемлемый ущерб (имеется в виду физический) государству-агрессору невозможно. При этом может оказаться, что сдержать противника можно угрозой применения одного, двух и так далее ЯБП. То есть критериальные значения субъективно неприемлемого ущерба могут простираться от одного боевого блока вплоть до значений объективно неприемлемого ущерба. Однако какова достоверность такой оценки и каков временной интервал прогнозирования на основе таких оценок, насколько будет эффективен механизм стратегического сдерживания, опирающийся на субъективные уровни неприемлемости? Достоверных ответов на эти вопросы современная наука дать не может.
Действительно, эффект от угроз, базирующихся на использовании субъективно неприемлемого ущерба, в существенной мере зависит от психологических аспектов принятия решений ВПР страны-агрессора, что приводят к нестационарности его значений. Например, в некоторый момент времени вероятность сдерживания вероятного агрессора с опорой на ограниченный (единичный) потенциал СЯС может оказаться весьма существенной, а в следующий – уже нет. Все дело в том, как в текущий момент времени вероятный агрессор воспринимает потенциальный масштаб последствий применения ядерного оружия.
Таким образом, представленные выше аргументы позволяют констатировать, что концепция субъективных критериев неприемлемого ущерба, имея свое самостоятельное значение, в целом позволяет решать лишь ограниченный круг ситуационных подзадач (в основном – оперативное оценивание ситуации или ее краткосрочный прогноз), возникающих в процессе решения задачи стратегического сдерживания. Следовательно, при таком подходе ситуация неопределенности категории «неприемлемый ущерб» многократно возрастет, и в первую очередь из-за практически полного отсутствия в настоящее время математического аппарата, обеспечивающего учет психологических и поведенческих аспектов принятия решений вероятным агрессором при развязывании им крупномасштабного военного конфликта.
Четвертый – дискуссия с целью определения согласованной величины неприемлемого ущерба в практическом отношении бесплодна.
С данным тезисом нельзя не согласиться, если его авторы имеют в виду согласование значений критериальных параметров неприемлемого ущерба с вероятным агрессором. А если вести речь об обсуждении затронутой проблемы российскими военными экспертами, то выдвинутый тезис противоречит имеющейся практике научного обоснования решений, принимаемых в военно-политической сфере. Подобного рода дискуссии велись ранее и ведутся в настоящее время, только происходят они в формате встреч «за закрытыми дверями» по вполне понятным причинам.
В качестве критерия сдерживания было бы более целесообразно принимать примерный баланс потенциалов ответного удара. Гарантия взаимной способности ответного удара, оставаясь в центре стабильности, может впредь предполагать существенно пониженные критерии нанесения ущерба и менее жесткие требования к условиям выполнения этой задачи.
НАДО ЛИ НАМ СОКРАЩАТЬ СВОИ СЯС?
При таких формулировках возникает ощущении о подмене цели существования СЯС. Как будто вместо решения задачи по обеспечению обороноспособности страны нам предлагают в качестве цели рассматривать формирование баланса с противостоящей стороной, который в рамках концепции Global Zero может привести к полному ядерному разоружению Российской Федерации. В докладе «Модернизация ядерной стратегии США, состояние и структура сил», составленном комиссией под руководством генерала Джеймса Картрайта (до лета 2012 года – вице-председатель Комитета начальников штабов – «НВО») для неправительственной организации «Глобальный нуль» констатируется, что современные ядерные арсеналы США и России «значительно превышают то, что является необходимым, чтобы соответствовать разумным требованиям сдерживания». В связи с этим в докладе предлагается сократить ядерные арсеналы США и России до 900 стратегических боеголовок и только половину этих ЯБГ держать оперативно развернутыми, а остальные – в резерве. Эти 450 оперативно развернутые ЯБГ находились бы в состоянии готовности к запуску в пределах от 24 до 72 часов. Резервные ЯБГ могли бы быть готовы к оперативному развертыванию в «пределах недель или месяцев».
Первопричиной необходимости и развития СЯС, обладающих гарантированной возможностью нанесения неприемлемого ущерба в любых условиях обстановки, является масштаб угроз военной безопасности Российской Федерации, которые необходимо парировать. Необходимым (но не достаточным) условием для постановки вопроса о радикальном снижении ядерного потенциала России является снижение масштаба угроз Российской Федерации. По имеющимся прогнозам военно-политической обстановки в период до 2030 года она останется крайне нестабильной и конфликтной на всех стратегических направлениях. На этом фоне постановка вопросов о ядерном разоружении России не столь безобидна, как это пытаются преподнести нам западные партнеры.
Таким образом, пересмотр концепции неприемлемого ущерба возможен только при значительном снижении масштаба внешних угроз военной безопасности и наличии подтверждающих этот факт долгосрочных достоверных оценок, либо при радикальной трансформации цивилизационных основ мироустройства (хотя трудно надеяться, что все жители Земли вдруг станут гуманистами).
С учетом сказанного выше можно сделать несколько обобщений и утверждений.
Несмотря на изменившуюся военно-политическую обстановку, масштаб угроз военной безопасности России не уменьшился, а, скорее, изменил свой характер. В условиях наращивания боевых возможностей сил общего назначения НАТО во главе с США и придания им явно выраженных наступательных возможностей; дальнейшего развертывания ПРО США, роль которой в условиях ограниченных потенциалов СЯС противостоящих сторон существенно возрастает, провоцируя страну, обладающего ею, к превентивному удару; отказа США от подписания юридически обязывающего документа о ненаправленности ПРО США против России – задача сохранения достаточного потенциала СЯС РФ сохраняет свой высший государственный приоритет.
В условиях невозможности со стороны Российской Федерации обеспечить достаточно эффективное безъядерное парирование действий США в военно-технической сфере ответ на вопрос о стабильности такой геополитической ситуации можно дать словами одного из наиболее ярких умов холодной войны, нобелевского лауреата по экономике Томаса Шеллинга: «Ситуация является устойчивой, когда ни одна из сторон не может уничтожить другую, независимо от того, нанесет ли она удар первой или второй, то есть когда ни одна из них не может, используя выгоду первого удара, уничтожить способность другой стороны нанести ответный удар».
При детальном рассмотрении тезисов, направленных на формирование позиции по отказу от применения на практике категории «неприемлемый ущерб» или придания этой категории новых смысловых наполнений, даже на уровне логического анализа выявляется широкий спектр их внутренних противоречий. Поэтому основания для отказа от концепции неприемлемого ущерба являются бездоказательными, а достаточность СЯС должна определяться через объективные уровни неприемлемого ущерба, который, в свою очередь, должен сохранить свою роль «внешнего дополнения» по отношению к моделям развития СЯС.
Дискуссия по вопросам ядерного сдерживания не должна являться плодом умозрительных рассуждений военных теоретиков. Те, кто ратует за радикальное сокращение СЯС, не приводят убедительных доказательств, что безъядерный мир будет более безопасным. Предлагаемые разоруженческие инициативы не опираются на результаты математического моделирования двусторонних боевых действий ядерных сил. Необходимо признать, что любая дискуссия о будущем ядерных сил России, ведущаяся в таком тоне, придает риторике схоластический характер, превращая обсуждение вопросов о будущем ядерного оружия в особый вид литературного творчества.
